Катафа никогда не указывала Дику, где лежал ее остров, только намекая, что где-то есть место, откуда она прибыла, и где не было ничего, кроме моря, рифа и лагуны. Этот рассказ запечатлелся в памяти юноши и соединился со смутными воспоминаниями о рассказах Кернея, говорившего, что где-то на юге лежит остров, откуда прибыла девушка.

Как-то раз Керней даже показал ему пятно на южном горизонте, сказав, что там лежит другой остров, и что девушка, по всей вероятности, приплыла оттуда, но этот разговор почти изгладился из памяти Дика.

Однажды утром, приблизительно с месяц после высадки туземцев Таори, Дик, закончив парус для шлюпки, стоял у своего маленького суденышка. Катафа сидела в шлюпке, готовая отчалить, но вместо того чтобы присоединиться к ней, он сделал ей знак выйти на берег и, сказав: «Пойдем!» — направился к деревьям. Она последовала за ним через лес, на вершину горы. Там он стал на самый южный конец большой скалы и указал к югу через озаренное утренними лучами море. Она посмотрела, но ничего не увидела.

— Я ничего не вижу, Дик, кроме воды и ветра на воде и морских птиц на ветру… Ах! Вот там?.. — Глаза ее уловили пятно.

— Таори! — заявил Дик.

Девушка стояла с развевавшимися по ветру волосами, не отрывая глаз от светлого пятна, которое стало расти и расширяться в ее воображении, пока песня рифа не зазвучала у нее в ушах и она не ощутила свободы бесконечного простора моря и неба. Все, о чем она тосковала, лежало там, а все, что она любила, стояло возле нее.

— Как я хочу снова видеть Таори! — вырвалось у девушки.

Она не могла знать, что в сердце Дика шевелилась жажда приключений, движения, перемены, стремления к новизне. Он и сам едва сознавал это. Мысль, пришедшая ему в голову, пока еще едва оформилась или, оформившись, еще не развернула крыльев.

Они покинули вершину горы и спустились через лес почти молча. Можно было бы подумать, что они поссорились, если бы его рука не лежала на ее плече.

XXXI. Рабовладельческая шхуна

XXXI. Рабовладельческая шхуна

Если бы Дик и Катафа, стоя на горе, обратили взгляд к северу, они могли бы увидеть далеко на горизонте едва заметный только с этой высоты парус, белый, как крыло чайки, — парус первого торговца сандаловым деревом, зашедшего в эти воды.

Была чудесная тропическая ночь, вся проникнутая величием и красотой лунного света и полная тишины и покоя. Ветерок, дувший с моря, утих. Все было безмолвно и неподвижно. Едва уловимо доносились с лагуны вздохи прибоя, да изредка слышно было, как сухой лист падал на крышу да сухопутный краб-разбойник проползал по отвесному дереву или стене.