Адамс был шести футов ростом, уроженец Вермонта, — американский джентльмен, врожденные свойства которого были столь же благородны, как была широка его грудь. Он пробил себе дорогу буквально из самых низов, исполняя урывками службу официанта в приморском кафе, чтобы уплатить за слушание лекций в университете, отрекшись от всего, кроме чести, в великой борьбе за независимость и индивидуальную жизнь, и завершил свою студенческую карьеру стипендией на поездку за границу, которая и привела его в Париж.

Индивидуализм, та черта, которая придает некоторое величие каждому американцу, хотя и не способствует величию нации, была основным свойством этого большого детины, несомненно, проектированного природой ввиду обширных равнин, девственных лесов и непроходимых рек, и за плечом которого чудился невидимый топор пионера.

Ему было ровно двадцать три года от роду, но можно было дать тридцать; невзрачное по чертам, его лицо было из тех, которые вспоминаются в тяжелые минуты. Оно было того американского типа, который приближается к типу краснокожего индейца, и склад скул, ширина подбородка, спокойный взгляд глаз, — все в нем говорило о скрытой силе. Подобно краснокожему, Поль Куинси Адамс был несловоохотлив. Человек, умеющий держать язык за зубами.

Он прошел длинным коридором в гардеробную, где оставил пальто, и пробрался другим коридором ко входу в аудиторию. До начала оставалось еще пять минут. Он заглянул в окошечко дверей: зала была почти полна, — он вошел и занял место в конце первого ряда, справа.

Аудитория была освещена газом. Стены ее были оштукатурены, неизменная черная доска смотрела в лицо слушателям, казалось невыносимо душно после свежего, бодрящего воздуха улицы. Так продолжалось обыкновенно до половины лекции, после чего привратник Альфонс тянул за веревку, открывавшую окна в потолке, и проветривал помещение струей полярного холода.

Зала эта, некогда бывшая анатомическим театром и всегда служившая аудиторией, знавала прямую форму Лифранка; на ее стенах отражалась тень сутуловатых плеч Маженди; здесь читал Флуран о предмете, столь основательно изученном им — о мозге; эхо ее откликалось на колебания основ медицины, на вчерашние ереси, сегодня ставшие достоверными фактами — и vice versa.

Адамс очинил карандаш, развернул записную книжку и сидел, прислушиваясь к шипению газа над головой; потом оглянулся на сидящих сзади: доктор из Вены в сюртуке с атласными отворотами, с предательски торчащим из кармана жилета клиническим термометром; два японца — смуглые, безучастные и загадочные — люди другого мира, пришедшие как зрители; джентльмен из Либерии и т. д. Тут он обернулся ко входу, ибо нижняя дверь отворилась, и в ней появился Тенар.