Макс охотно последовал совету Андре, только мозг его никак не хотел отключаться. Лишь временами он впадал в полусон, и тогда его начинали мучить кошмары. Самое скверное заключалось в том, что он не знал, что происходит в городе. Если бы он мог хоть на пять минут выбежать на улицу и немного побродить по городу! А вдруг Виктория все преувеличила? Ведь они не слышат шума и грохота. За стеной бесновался ветер, да временами где-то под полом скреблась мышь. Больше ничто не нарушало тишины ночи, темной и холодной.

Однако эта тишина не давала покоя многим жителям города. Как только по городу прошли слухи об арестах, никто не отваживался выходить из дому. Но долгое пассивное сидение по домам действовало людям на нервы.

Утро нового дня занималось по-осеннему сырым и туманным. Когда страшные грузовики с гестаповцами и полицейскими промчались по городским улицам и был оцеплен целый район города, когда послышались то тут, то там удары в двери домов, жители поняли, что дошла очередь и до них. После небольшого перерыва фашисты с еще большим ожесточением принялись за свое черное дело. Они перекрыли все дороги, проверяли документы у всех прохожих и каждого обыскивали. В тех, кто не останавливался по первому требованию, стреляли без предупреждения. Подобного жители Люблинца не переживали с осени 1939 года. Слово «облава», независимо от того, было ли оно выкрикнуто или произнесено шепотом, передавалось от дома к дому, из уст в уста и наводило ужас.

Андре и Макс узнавали о происходящих событиях от своего хозяина. Священник рассказал им, что фашисты не пропускают ни одного подвала, ни одного чердака, сарая или хлева. Тех, кто пытается протестовать, жестоко избивают. Арестованных, поляков и немцев, большей частью простых мирных жителей, которые не принимали участия в борьбе, бросают в кузовы грузовиков и увозят в гестапо.

Священник рассказывал о жестокости гитлеровцев таким тоном, будто хотел морально подготовить своих «гостей» к тому, что происходит, прежде чем отпустить их на все четыре стороны. Но священник, хотя и испытывал страх, был отнюдь не глуп. Он понимал, что незнакомцы, вышедшие из его дома, наведут на него подозрение. К тому же он придумал для них неплохое убежище: с помощью жены и сына-подростка он заложил Макса и Андре поленницей дров, которой отгородил их от внешнего мира, а дверь сарая напротив оставил открытой.

Закуток, отгороженный патриотам, был настолько мал, что они могли только стоять или сидеть на своих скромных вещичках. Андре, казалось, нисколько не смущали эти неудобства. Он как ни в чем не бывало грыз сухарь, запивая его холодным кофе; тем и другим снабдил священник, прежде чем «замуровать» их.