В эту ночь, если захочу, то подберусь к замеченному месту. Едва в десяти шагах от себя я увижу громадную неловкую тень, которая медленно поднимется и повиснет, словно на веревочке, перед красным ликом восходящей луны. Пеганка, которую ночь лишает средств бегства и защиты, умрет в героическом одиночестве.

В течение часа наблюдения я нередко услышу рядом тихое верещание. Если тишина полная и ветер не колышет рогоз и высокие травы, я услышу тихую, осторожную и боязливую поступь.

Это ржанка.

Как я уже сказал, птичка выбрала ночное убежище в стороне от всех. Но у нее тяжелый сон, наполненный страхом и дурными сновидениями. Для бедной ржанки ночь зла, и она часто просыпается, чтобы найти новое местечко, где дурные сны вновь разбудят ее. Мрак для нее сплошное беспокойство. Она бродит меж двух засыпаний, меж двух фрагментов сновидения, от кошмара до кошмара.

* * *

Я знал одну несчастную ржанку, которая умерла из-за хрустального бокала-тюльпана.

Не думайте, что я пудрю вам мозги или рассказываю сочиненную историю. Это случилось на самом деле, и я хочу вложить в эти строки немного меланхолии, которая терзает мое сердце. С тех пор я перестал смеяться, слушая разговор о «земляном черве, который влюбился в звезду». В конце концов, кто знает? И стоит ли смеяться над этим? Мы же высмеиваем собственные надрывы души, мы же сами направляем луч своих мечтаний и нежности к недостижимым высотам.

Это произошло в маленьком шотландском коттедже неподалеку от Лейт-Бунгало. Домик тонул в густых зарослях сирени, где мистер Ойстерман поймал и приручил золотистую ржанку.

Вряд ли есть существо более дикое, более противящееся человеческой дружбе, чем крохотная болотная птичка. Однажды в сети мистера Ойстемана попалась одинокая ржанка. Он принес ее домой, выходил, кормил ее лучшими яствами и пробудил в крохотном ретивом сердечке таинственную симпатию к пленившему ее гиганту.

Птичку назвали Лип. Это был очаровательный гость, не обременительный, и никто не намеревался подрезать ему пятнистые крылышки.

— Если солнце и облачка призовут ее, — говаривала светловолосая миссис Ойстерман, — она улетит…

Но голенастая кроха не отвечала на призыв свободного пространства. Иногда ее остренький клювик поднимался к небу, где ее глаз видел привычный полет собратьев, или внимательно слушала, как дождь грызет тишину, но ни разу не решилась на отчаянный побег.

На буфете из вощеного дуба стоял чудесный ряд хрустальных бокалов-тюльпанов Вал-Сент-Ламберт. Они сверкали спокойным и глубоким светом, когда на них падал солнечный луч. Лип обрел среди них свою невероятную любовь — бокал, слегка окрашенный в желтый цвет. Когда его касались, он издавал нежную ноту диез.