Он не помнил, что, войдя в самолет, забормотал что-то невнятное и, медленно опустившись на пол, вытянулся и заснул…

Проснулся он оттого, что кто-то сильно дергал его за руку.

Вначале ему показалось, что в самолете суетилось много народу. Он сел. Нет, тут были только свои. Над баком клубился густой пар, в носу приятно щекотал бодрящий запах зеленой лиственницы.

Тогойкин, пошатываясь, вышел и начал тереть лицо снегом. Вася хлопнул его по спине:

— Ох и мировой же ты парень!

Вчера Вася пошел по его следам и принес куропатку, правда здорово исклеванную вороном. Но все равно они сварили суп с травами и листьями. Сегодня же вообще не ели. Масло боялись трогать… У Семена Ильича разболелась нога, и он всю ночь не спал. Минувшей ночью волки подходили совсем близко, к краю поляны. А вороны — ох и умны же эти сволочи! — с тех пор как Тогойкин ушел, совсем обнаглели и не отходят «от того места». Вася обрадовался, узнав, что Тогойкин одного прикончил. Фокин это время меньше цеплялся, подавал голос, когда хотел есть, пить или сходить до ветру. Все остальное время он лежал, отвернувшись к стенке.

— А впрочем, ну его! — Вася махнул здоровой рукой, будто отгонял муху. — А тебе далеко пришлось идти?

— Там сказали — километров восемьдесят.

— Ого!.. Когда же они приедут?

— Когда?.. Этой ночью или завтра утром.

— А вы так и не зайдете! — Даша высунулась из самолета, отодвинув ковер, заменявший дверь, и тотчас исчезла.

Парни вошли в самолет.

Оказалось, что запах цветущей лиственницы исходил от глухариного супа.

Девушки не только сварили глухаря, но еще испекли из муки какое-то очень вкусное блюдо, нечто среднее между оладьями и лепешками.

Уму непостижимо, на чем они стряпали!

За обедом Тогойкин уже более обстоятельно рассказал о своем путешествии.

Иван Васильевич осторожно расспрашивал его, как далеко до колхоза, сколько человек, на скольких оленях и примерно когда могут прибыть. В особенно интересных местах рассказа Попов издавал какие-то нечленораздельные звуки, явно сдерживая себя от крепкого словца. Коловоротов временами взволнованно шептал: «Марта Андреевна!» — и утирал непрошеные слезы, но под конец успокоился и заулыбался. Девушки то одна, то другая задавали вопросы. Вася уже был в курсе событий и потому помогал Тогойкину — подсказывал, вставляя слова. Фокин лежал и ел, отвернувшись к стенке.

Девушки кормили Калмыкова. Тогойкин заметил, что они вдруг радостно переглянулись, и подошел к ним. Калмыков лежал с закрытыми глазами, но губы у него шевелились. Он улыбался.

Но вот брови Калмыкова дрогнули, нахмурились, губы плотно сжались, нос заострился, — казалось, по лицу прошли синие тени.