— Сержант!..

— И правда, успокойтесь, Эдуард Леонтьевич.

— Я, кажется, был капитаном, товарищ капитан!

— Товарищ Фокин! — голос Иванова стал тверже и строже. — Вы много говорили, и мы вас слушали. Хватит! Клочок тучи способен заслонить солнце, ложка дегтя портит бочку меда. Но нельзя же, чтобы радость стольких людей так старательно омрачалась вашей жалкой болтовней…

— Что, что вы сказали?

— Я сказал, что нам надоела ваша болтовня. Мы радуемся, верим, мы благодарны Тогойкину.

Люди зашевелились, будто сразу избавились от сковывавшего их кошмара.

— Допустим, что я клочок тучи и ложка дегтя, а вы все и солнце и мед… Так я вас понял, товарищ капитан? — И, словно желая еще раз выслушать разъяснения Иванова, Фокин приставил руку к уху и полежал так некоторое время. — И я ведь не хочу умирать… Прошу хоть на сей раз мне поверить, капитан Иванов… И тем не менее не знаю кому и за что я должен быть благодарен… Ах, да-а, прошу прощения! Спасибо, Тогойкин! Я благодарю тебя за полкружки хорошего, действительно очень хорошего супа…

Калмыков беспрерывно стонал. Это значило, что он спит. Стонал он только во сне. А когда не спал, у него мелко дрожали веки и он прерывисто дышал. По этому признаку его и кормили.

Все, кто мог ходить, вышли из самолета и захлопотали у костра.

— Тяжелый человек! — Вася Губин подбородком указал в сторону самолета. — Ведь он и меня чуть было не захомутал. Спасибо Иванову…

— Да ладно, поговорим о чем-нибудь другом, — замахала руками Даша. — Ага, а это что? — Она выдернула из кармана рюкзака свернутые номера газеты «Кыым». — Ты и правда, Николай, очумел, забыл про газеты.

— Дашенька, читай! Что на фронте? Читай, милая…

Когда волнуется уравновешенный человек, его голос звучит как-то особенно тихо и спокойно. И это останавливает людей от суеты и громких выкриков. Все сразу притихли, и только Даша шелестела газетами, подбирая их по номерам.

— Читать я буду потом, всем сразу, в самолете. А на фронте… Вот газета от четвертого, мы ее уже не видели, на аэродроме были… Третьего наши войска взяли Ржев и Льгов… Шестого — Гжатск… Двенадцатого — Вязьму…

Катя забрала у подруги газеты и молча направилась к самолету.

Называя освобожденные города, она раздала газеты.

— К сожалению, я еще не превратился тут в якута. Опять насмехаетесь! — Фокин отбросил в сторону газету.

Катя смутилась. Она не сообразила, что товарищи не умеют читать по-якутски. Ведь и она тоже не умеет, это ей просто показалось, что она прочла об освобожденных городах. Даша прочла. В это время Александр Попов с неожиданной радостью загудел, словно возвещал исключительно важную новость: