— В селе два склада с оружием, гарнизон солдат и штаб. Начальник гарнизона майор. Вот здесь стоят артиллерийские батареи. Три, — показала Наташа три пальца.

— Значит, артдивизион.

— А вот здесь и здесь находятся… Немцы говорят: «Иван-долбай».

— Ясно, батарея минометов, — кивнул Мотыльков. — Нашим еще повезло, что на берег вышли без боя… Всё?

— Нет, не все, — скривилась Наташа, будто съела что-то кислое. — Я боялась, когда шла к вам. Все-таки с того берега. Начнете расспрашивать. «Как? Почему?» А разве люди виноваты, что остались в той проклятой оккупации?

Илья Гаврилович задержал взгляд на Наташином животе. Она заметила это. Смутилась.

— Да. Я жду ребенка. Мой муж староста нашего села.

Наташа быстро произнесла эти слова, что камнем лежали на ее сердце, угнетали душу.

— Бывает, — только и сказал Мотыльков, с недоумением взглянув на Веденского.

— Я уговаривала его идти вместе. Но он отказался. Боится, что его тут расстреляют. Он дружит с начальником полиции Назаровым. Тот сам с Брянщины.

— И муж не задержал вас? — с подозрением спросил Мотыльков.

— Его дома не было.

— Так почему же вы все-таки решили прийти к нам? Кто вас надоумил? Что толкнуло вас на этот шаг?

— Совесть… И братья, которые в Красной Армии… И сержант Пепинка…

— Какой еще сержант Пепинка? — насторожился Мотыльков.

— Встретила такого сержанта под Лохвицей. Он оставил в моей душе глубокий след, — Наташа встала, подошла к вешалке, где висело ее пальто, отвернула мех на рукавах и достала оттуда петличку с двумя кубиками. — И еще глубокий след в душе оставила вот эта петлица.

— Что за пароль? — удивился Мотыльков.

— Пепинка с бойцами пошел на восток, чтобы прорваться к своим. А его командир, лейтенант, ночью сорвал со своей гимнастерки петлицы…

— И вы одну из них подобрали? Зачем?

— На память о том трусливом лейтенанте, — ответила с иронией Наташа.