Ключ, как и было указано, мы нашли под половицей.
Замок скрипнул и откинул дужку.
В доме было холодно.
Мы вошли, притихшие. Из уважения к жившему здесь человеку.
– Вот и приехали, – тихо сказал Вадик.
Саня подошел к стене, на которой висела фотография в рамке.
– И кто из них мой отец?
С фотографии на нас смотрели два парня. Очень похожие друг на друга. Братья. И на Саньку похожие. Хотя, вернее, это он был на них похож. Такой же скуластый, блондинистый.
– Ну, чего застыли? – нарочито громко сказал Пашка. – Давайте разгружаться.
Я первым вышел за дверь. Что-то мне было не по себе.
В несколько заходов мы перенесли в сени рюкзаки, упаковки с петардами – фейерверк у нас обязательная процедура, ящики с пивом, сумки с провизией. Столько набрали – взвод накормить можно!
– Пропустим?
С устатку да нежрамши нас повело с первой же рюмки. И вся неловкость слетела, как швартовый конец с утки, как лушпайки с луковицы, как бюстгальтер… Простите. Ну, я же говорю, повело!
А клин – клином. Поэтому мы выпили еще. Закусили. Снова выпили. И растопили печку, благо что дрова были при ней. И топор тоже. А могли и не растапливать. Электричество было, и покойный Санькин родственник использовал его на все 100. Тепловые завесы, тепловые вентиляторы, водогрейный бак – все было в наличии и, наверное, даже функционировало. Но мы не стали проверять. Так хорошо у печки! Да после водочки с огурчиком.
– А дядька у тебя был человеком со средствами, – сказал я. – Откуда деньжишки?
Саня повел головой, будто его ворот душил, это у него привычка такая:
– Оборотистый был человек. Из первых кооператоров. Пекарню в Твери держал. Мне адвокат рассказал. Когда предпринимателей крышевать и отстреливать начали, плюнул на все, свернул дело и сюда подался, в поля. Тихо здесь жил. На проценты.
– Рантье, – не без зависти сказал Пашка.
– Ладно, – поднялся Вадик. – Пойду овчарню посмотрю.
Он вышел, а мы продолжали говорить ни о чем. Самое милое занятие – после огурчиков. И водочки. Прошло, должно быть, минут десять, прежде чем дверь с грохотом распахнулась.