В подвалах фордсбургского Дома профсоюзов вершилось судилище: судили предателя и речь шла о его жизни.

Гарри Фишер натянул на себя обтягивающий его крупное тело полувоенный френч с застегнутыми на пуговицы накладными карманами, поверх которого надел патронташ. На правом рукаве красовалась алая тряпичная повязка, нечесаные черные волосы оставались непокрыты, в глазах бушевала свирепая ярость.

Вместо стола перед ним стоял упаковочный ящик. За табуреткой, на которой он сидел, стояла Хелена Макдональд. Волосы ее были обстрижены коротко, по-мужски, бриджи заправлены в сапоги, такая же красная повязка охватывала рукав гимнастерки. Бледное лицо Хелены хранило угрюмое выражение, глаза глубоко ввалились в потемневших глазницах, и плохое освещение подвала почти скрадывало их; исполненная нервной энергии, она напружинилась всем телом, как борзая на поводке, почуявшая зайца.

Обвиняемый держал в городе лавку. Сейчас он стоял перед обвинителем и быстро моргал бледными водянистыми глазками за очками в стальной оправе.

– Он попросил меня соединить со штаб-квартирой полиции на Маршалл-сквер… – проговорила дающая показания женщина.

– Минутку, – перебила ее Хелена. – Так вы, значит, работаете на местной телефонной станции?

– Да, верно. Я старший диспетчер коммутатора.

Эта женщина походила на школьную учительницу: гладкая прическа, опрятная одежда, неулыбчивое лицо.

– Продолжайте.

– Я и подумала, что лучше бы мне послушать, о чем разговор. Понимаете? Чтобы узнать, что он там замышляет.

Закусив нижнюю губу, лавочник нервно заламывал белые костлявые пальцы. На вид ему было не меньше шестидесяти, голову покрывал бледный седой пушок, смешно торчащий во все стороны на лысом розовом черепе.

– Так вот, а когда он стал подробно рассказывать, что здесь происходит, я отключила связь.

– Что именно он рассказывал? – строго спросил Фишер.

– Говорил, что здесь есть пулемет.

– Он это сказал? – громовым голосом переспросил Фишер. Он перевел грозный взгляд на лавочника, и тот задрожал от страха.

– Мой сын служит в полиции… мой единственный сын, – прошептал он и снова заморгал, из глаз его закапали слезы.

– Фактически это признание вины, – холодно сказала Хелена.

Фишер через плечо бросил на нее быстрый взгляд и кивнул.

– Увести и расстрелять, – велел он.