– Тогда завтра мы объявим войну, – произнес Этельстан сурово. – Беспощадную войну. И отомстим за его смерть.

Завтра Господь сотворит для нас чудо? Вот только мой старший сын был мертв, и пока я шагал к своим людям, свет лагерных костров расплывался у меня перед глазами.

* * *

Рассвет. Среди деревьев пели птицы, как если бы начинался совершенно обычный день. Дождь за ночь ослабел, хотя, когда я вылез из шалаша, меня встретила морось. Суставы ныли, напоминая про возраст. Иммара Хергильдсона, молодого дана, которого я спас от петли, рвало рядом с потухшим костром.

– Пил ночью? – спросил я, пинком отогнав собаку, норовившую подъесть блевотину.

Он только потряс головой. Вид у него был бледный и испуганный.

– Ты будешь стоять в «стене щитов», – сказал я ему. – Ты знаешь, что делать.

– Да, господин.

– Им тоже страшно, – продолжил я, кивнув на север, где за невысоким холмом находился лагерь врагов.

– Да, господин, – неуверенно отозвался дан.

– Главное, следи за низкими ударами копья, – напомнил я ему. – И не опускай щит.

За ним отмечалась такая склонность во время тренировок. Человек во второй шеренге противника колол копьем на уровне щиколотки или лодыжки, и естественной реакцией Иммара было опустить щит, но тем самым он открывался для удара мечом в горло или в грудь.

– С тобой все будет хорошо, – пообещал я.

Мой слуга Алдвин принес мне кубок с элем:

– Господин, есть хлеб и бекон.

– Поешь. – У меня самого аппетит пропал.

Подошел мой сын, теперь уже единственный. Лицо у него тоже было бледным.

– Это был Ингильмундр, – сообщил он.

Выходит, это Ингильмундр проник в наш лагерь и убил моего старшего сына.

– Откуда известно?