Король улыбнулся.

– Лорд Утред, вижу, на груди у тебя крест, – громко произнес он, кивком указав на золотое украшение Бенедетты. – И эта языческая побрякушка тоже?

– Государь, эта побрякушка, – ответил я так же громко, – была со мной в большем числе сражений, чем я могу сосчитать. И во всех мы победили.

Мои люди разразились криками, и Этельстан не прерывал их. Потом он напомнил, что они дерутся за свои дома, за жен и детей.

– А прежде всего, – закончил он, – мы сражаемся за мир! Мы идем в бой, чтобы изгнать Анлафа и его свору с нашей земли и преподать скоттам урок, что вторжение в нашу страну не принесет им ничего, кроме могилы!

Я обратил внимание, что он не взывает к христианам, отдавая себе отчет, что здесь, на правом крыле, за него воюют норманны и даны.

– Помолитесь, – сказал король, – и деритесь так, как вы это умеете. И ваш бог поможет вам, сохранит вас и вознаградит. Как и я.

Воины разразились одобрительными криками, а Этельстан посмотрел на меня с вопросом: как, мол, я справился. Я улыбнулся:

– Спасибо, государь.

Он отвел меня немного в сторону от строя.

– Твои норманны не переметнутся? – вполголоса спросил он.

– Это тебя беспокоит?

– Это беспокоит моих людей. И да, меня тоже.

– Они будут верны, государь, – отрезал я. – И если я ошибаюсь, то Беббанбург твой.

– Если ты ошибаешься, мы все покойники.

– Они не подведут, клянусь.

Король посмотрел мне на грудь:

– Крест?

– Женская ворожба, государь. Эта вещь принадлежит Бенедетте.

– Тогда я буду молиться, чтобы эта ворожба сберегла тебя. Всех нас. Стеапа готов, поэтому все, что остается, – это надежно сдерживать противника.