Вторую причину правильнее всего было бы назвать коллективным эгоизмом богатства, и в ней отразилось растущее экономическое неравенство континентов, регионов и отдельных стран. Правительства национальных государств старого образца, централизованные или федеральные, а также наднациональные образования типа Европейского сообщества брали на себя ответственность за развитие всей своей территории и, следовательно, за относительно равное распределение на ней обязанностей и льгот. Это означало, что бедные и отсталые регионы субсидировались более богатыми и передовыми (посредством централизованных механизмов распределения), причем иногда в них даже инвестировали в первую очередь, чтобы сократить отставание. По этой причине руководство Европейского сообщества поступало достаточно мудро, принимая в свои ряды только те государства, чья экономическая отсталость и бедность казалась не слишком большой обузой для остальных. Любопытно, что подобный реализм полностью отсутствовал при создании в 1993 году Североамериканской зоны свободной торговли, объединившей США и Канаду с ВНП порядка 20 000 долларов на душу населения по результатам 1990 года с Мексикой, где аналогичный показатель был в восемь раз меньше[156]. Нежелание более богатых областей субсидировать более бедные хорошо знакомо, в частности, специалистам по местному самоуправлению в США. Проблема “города в городе”, населенного бедными и постоянно теряющего налоговую базу, возникла в основном из‐за переезда более обеспеченного населения в пригороды. Кто же хочет платить за бедных? Богатые пригороды Лос-Анджелеса, например Санта-Моника и Малибу, предпочитали покинуть административные границы своего города, а в начале 1990‐х по этой же причине за отделение проголосовало население Стейтен-Айленда, одного из пригородов Нью-Йорка.

Националистические движения “десятилетий кризиса” отчасти проистекали из этого коллективного эгоизма. Призывы к развалу Югославии исходили в основном от “европейских” Словении и Хорватии, а инициатива разделить Чехословакию – от Чехии, громогласно заявлявшей о своей “западной” ориентации. Каталония и Страна Басков относились к самым обеспеченным и “развитым” областям Испании, а в Латинской Америке единственным выразителем серьезных сепаратистских устремлений оказался богатейший бразильский штат Риу-Гранди-ду-Сул. Ярчайшим выражением описываемого здесь феномена стал внезапный подъем в конце 1980‐х годов так называемой Ломбардской лиги (позднее переименованной в Северную лигу). Она стремилась к отделению от Рима, политической столицы Италии, региона с центром в Милане, который являлся “экономической столицей” страны. Риторические приемы сторонников Лиги, вещавших о славном историческом прошлом и о превосходстве ломбардского диалекта, были типичны для сепаратистской агитации; реальной же причиной их активности было стремление богатой области оставить свои ресурсы при себе.