Таким образом, основным итогом “десятилетий кризиса” можно считать увеличение экономического разрыва между бедными и богатыми странами. Реальный ВВП на душу населения в странах Тропической Африки с 1960 по 1987 год упал с 14 до 8 % от аналогичного показателя развитых стран, а в “наименее развитых странах” в целом (как африканских, так и неафриканских) – с 9 до 5 % (UN Human Development, 1991, Table 6)[154].

V

V

По мере того как транснациональная экономика укрепляла контроль над миром, она подрывала основы существования основного и с 1945 года универсального института международной политики – территориального национального государства. Этим традиционным образованиям было уже не под силу выполнять большую часть своих прежних функций. Одновременно сдавали свои позиции и организации, ограниченные рамками национальных границ, – профсоюзы, парламенты, средства массовой информации. И напротив, транснациональные компании, валютные биржи и спутниковые средства коммуникации расширялись и укреплялись. Исчезновение сверхдержав, так или иначе контролировавших страны-сателлиты, поддержало эту тенденцию. Даже такие специфические для национальных государств двадцатого века функции, как перераспределение доходов с помощью “трансфертных платежей” – системы государственных социальных пособий, субсидий на образование и здравоохранение и других подобных отчислений, теоретически уже не могли быть ограничены территориальными рамками. Но на практике все оставалось по‐прежнему, кроме случаев, когда наднациональные образования вроде Европейского сообщества или Евросоюза частично брали эти функции на себя. На пике торжества “теологии свободного рынка” государство подрывала еще одна тенденция – задачи, которые традиционно решали государственные структуры, отдавались на откуп “рынку”.

На этом фоне парадоксальным, но едва ли удивительным выглядит следующее явление: наряду с ослаблением национальных государств в мире обозначилась тенденция дробления старых государственных образований на новые, менее крупные. Как правило, это делалось в порядке уступки какой‐либо группе, требовавшей этнолингвистической монополии. Распространение подобных автономистских и сепаратистских движений после 1970 года было характерно в основном для Запада – в частности, для Великобритании, Испании, Канады, Бельгии и даже Швейцарии и Дании, а также для Югославии, наименее централизованного социалистического государства. Кризис коммунистической системы в Восточной Европе привел к тому, что после 1991 года на ее территории образовалось больше новых и номинально национальных государств, чем когда‐либо прежде. Причем до начала 1990‐х Западное полушарие к югу от канадской границы оставалось практически не затронутым этим движением. В странах, переживших в 1980–1990‐е годы распад и дезинтеграцию (примерами могут служить Афганистан и некоторые африканские территории), альтернативой старому порядку явилось не столько возникновение новых государств, сколько анархия.