V
V
С 70‐х годов двадцатого века окружающий мир вторгается в лаборатории и научные семинары уже не так прямо, но еще более властно. Оказывается, распространение новых технологий, чье влияние усилилось благодаря стремительному экономическому росту во всем мире, может привести к фундаментальным и, вероятно, необратимым изменениям на планете Земля или, во всяком случае, на Земле как месте обитания живых организмов. Такая перспектива представлялась еще более грозной, чем возможность ядерной катастрофы, занимавшей умы и воображение людей во время долгой “холодной войны”. Ведь атомную мировую войну между СССР и США можно было предотвратить, что и произошло на самом деле. А вот избавиться от побочных продуктов научного прогресса было гораздо сложнее. Так, в 1973 году химики Роуленд и Молина впервые отметили, что фреоны (часто используемые в холодильниках и аэрозолях) истощают озоновый слой. Этого нельзя было заметить раньше, поскольку выброс в атмосферу подобных химических соединений (фреон-11 и фреон-12) до начала 1950‐х годов не достиг и сорока тысяч тонн. (Зато с 1960 по 1972 год в атмосферу попало уже более 3,6 миллиона тонн этого вещества[209].) К началу 1990‐х весь мир знал о существовании озоновых дыр, и вопрос был лишь в том, как быстро будет протекать истощение озонового слоя и через какое время Земля окажется неспособна пополнять запасы озона естественным путем. При этом считалось, что, если избавиться от фреонов, озон обязательно появится снова. “Парниковый эффект”, т. е. неконтролируемое повышение температуры в атмосфере из‐за выброса различных газов (предмет серьезного обсуждения начиная с 1970‐х годов), уже в 1980‐е годы оказался в центре внимания ученых и политиков (Smil, 1990). Это была вполне реальная опасность, хотя и несколько преувеличенная.
Примерно в это же время слово “экология”, созданное в 1873 году для обозначения области биологии, занимавшейся взаимодействием организмов с окружающей средой, приобретает известное нам квазиполитическое значение (Nicholson, 1970)[210]. Таковы были естественные последствия экономического бума (см. главу 9).
Все эти страхи хорошо объясняют, почему политики и идеологи в 1970‐е годы предприняли повторное наступление на естественные науки. Под ударом оказались даже те науки, в которых обсуждалась возможность ограничения научных исследований по практическим или моральным соображениям.
В прошлый раз такие вопросы всерьез обсуждались в конце эпохи теологической гегемонии. Неудивительно, что необходимость наложить ограничения на научные исследования рассматривалась прежде всего для тех областей знания, которые имели (или казалось, что имели) непосредственное отношение к человеческим проблемам. Здесь речь идет прежде всего о генетике и эволюционной биологии. Ведь в течение каких‐нибудь десяти лет после Второй мировой войны в молекулярной биологии произошли революционные изменения, открывшие универсальный механизм наследственности – “генетический код”.