Глава девятнадцатая На пути к третьему тысячелетию

Глава девятнадцатая

На пути к третьему тысячелетию

Мы стоим на пороге эры величайшей неопределенности, нескончаемых конфликтов и отсутствия элементарного статус-кво. <…> По-видимому, мы переживаем один из тех всемирных исторических кризисов, которые описывал Якоб Буркхардт. Хотя мы сегодня и обладаем более эффективными средствами для борьбы с такими явлениями, современный кризис ничуть не менее серьезен, чем кризис, имевший место после 1945 года. Разве что сегодня нет победителей и побежденных – даже в Восточной Европе.

Проект социализма и коммунизма провалился, но не исчезли проблемы, которые он пытался решить: бесстыдное использование социальных привилегий и безграничная власть денег, нередко направляющие сам ход событий. И если опыт двадцатого века не послужит человечеству должным уроком, то в будущем кровавый смерч рискует повториться с новой силой.

Стать свидетелем распада трех государств – необыкновенная удача для писателя. Я видел падение Веймарской республики, фашистского режима и ГДР, но вряд ли проживу достаточно долго, чтобы увидеть распад ФРГ.

I

I

“Короткий двадцатый век” заканчивается проблемами, решения которых никто пока не знает. На ощупь пробираясь сквозь окутавший их глобальный туман, люди, которым выпало жить в конце двадцатого века, с уверенностью знали только одно: завершилась историческая эпоха. Больше они почти ничего не знали.

Так, впервые за последние двести лет мир 1990‐х годов абсолютно не имел международной системы или структуры. Сам за себя говорит тот факт, что после 1989 года, в отсутствие какого бы то ни было независимого механизма определения границ и без третьих сторон в роли беспристрастных посредников, возникли десятки новых государств. Где былое сообщество великих держав, устанавливавшее или, по крайней мере, формально утверждавшее спорные границы? Где победители Первой мировой войны, которые надзирали за перекраиванием карты Европы и мира: то проводили новую границу, то настаивали на плебисците? (И где, наконец, действенные международные конференции, так хорошо знакомые дипломатам прошлого и столь отличные от коротких саммитов, оттачивающих технику пиара и фотографии, которые пришли им на смену?)

И что вообще представляли собой “мировые державы” конца второго тысячелетия, прежние или новые? Только США могли считаться великой державой в том смысле, в каком это понималось в 1914 году. Но что это означало на практике, было не вполне ясно. Территория России уменьшилась до размеров середины семнадцатого века. Никогда еще со времен Петра Великого политический вес России не был таким незначительным. Великобритания и Франция превратились в государства регионального масштаба, хотя и обладающие ядерным оружием. Германия и Япония в экономическом отношении, безусловно, представали “великими державами”, но при этом не считали необходимым подкреплять, как раньше, свое экономическое могущество военной мощью, даже когда им предоставляли такую возможность, хотя никто не знал, что придет им в голову в туманном будущем. Каков был международный политический статус недавно возникшего Европейского союза, который собирался выработать общую политическую повестку, но оказался совершенно неспособен создать даже ее видимость, в отличие, например, от экономического курса? Было даже неясно, не прекратят ли существовать в прежнем виде большинство современных государств, независимо от их возраста и размера, к концу первой четверти двадцать первого века.