Наконец, прозвучал второй звонок и публика организованным строем решительно побрела в большой зал. Пространство было небольшим по сравнению с другими крупными театрами в городе, зато очень уютным. У меня был билет в амфитеатр, который им и являлся по сути: ступенчатая деревянная конструкция для размещения зрителей. В партере же стояли нормальные стулья со спинками. Я поднялся на третий ярус. Спинки как таковой не было, можно было облокотиться на возвышение следующего ряда. Зато заботливо были уложены подушки. Место было не ахти какое, но с таким зрительским ажиотажем вряд ли можно было достать поближе. Я устроился поудобнее, положил букет рядом с собой. Занавеса перед сценой не было, можно было сразу уже разглядеть декорации небогатых районов провинциального городка середины прошлого века.

Свет в зале приглушили практически сразу. Спектакль начался. На сцену под одинокий луч проектора вышла А. с гордой осанкой в наряде, который я же не раз видел в жизни: длинном темно-синем бархатистом платье и небрежно накинутом на плече черном жакете. Я вспомнил, что, когда снимал с нее это платье, А. просила аккуратно класть его на стул. Я и представить не мог тогда, что это реквизит. Она прошлась по сцене пару раз, потупив голову и начав свой монолог. Я уже знал его практически наизусть, какие-то места я успел заучить на репетициях, но и часто приходилось слушать, как она декларировала его по вечерам. Тогда я аплодировал в конце, и она меня благодарственно целовала. Сидя на неудобной скамейке, я двигал губами вслед за ней: «… о что за времена настали. Я видела весь свет, что восхищался мной. Я видела весь мир, рукоплескавший и влюбленный. Теперь же тьма… теперь же тьма повсюду и кругом и некуда идти…». А. была бесконечна прекрасна, когда произносила эти строки, что вечерами до этого, что сейчас на сцене. Весь зал чувствовал, насколько она хороша, да и она сама понимала.

Она окончила свой монолог. Я хотел было сделать хлопок ладошами, но вовремя осекся. А. быстра скрылась и декорации с помощью механизма поменялись на простенькую обстановку квартиры. Сейчас должна была быть сцена из семейной жизни. Наверное, самая скучная из всех. Единственным любопытным моментом было, что актер, игравший мужа, постоянно пропускал целую часть своей реплики. Вместо: «И что же ты предлагаешь?» после которой шло еще споров минут на десять, он постоянно произносил: «Ну что же, ты предлагаешь полный идиотизм. К черту!», последнюю реплику в сцене, и выходил, хлопая дверью. Я постоянно злился на репетициях, что он постоянно лажает, из-за него сцену приходилось начинать заново, а мне приходилось дольше сидеть на репетициях.