Я продолжал ее испытывать. Ненавязчивые вопросы, чем она занималась, в вечер, когда, я точно, знал, что А. с перекрестка была вместе с товарищами, я задавал вопросы театральной А. Та отвечала совершенно иное, что готовилась к роли или была на званном ужине в честь какого-то заслуженного актера, чьего имени я не знал. На следующий вопрос, что именно там было, она досконально отвечала, что такой-то драматург на пенсии, поднабравшись горькой, вновь приставал к народной артистке, своей давней несчастной любви. Этот роман длится уже лет тридцать, грустный, но с каким достоинством все протекает; что заходило трое молодых ребят, вчерашних выпускников театрального, которые недавно получили свои роли в классических спектаклях – хорошие, у сцены есть будущее (их имена я не знал и подавно); что была еще парочка людей, кто променял подмостки на телевизионные проекты – их все хладнокровно игнорировали. Имена последних А. целенаправленно не называла, словно они были каким-то страшным ругательством. Все ее ответы были детализированы и наполнены кучей подробностей, приправленных ее неповторимой реакцией на каждый из них. Готовилась ли она заранее или импровизировала, понять было невозможно, но получалась очень гладко и правдиво. Так, что я действительно начинал сомневаться, а был ли я с ней вчера, или просто перепутал дни. А. с перекрестков при аналогичных вопросах о прошлом вечере отвечала кратко, на дополнительные уточняющие же звучало: «Какая тебе разница?». Она разыгрывала карту, будто я ревную и пытаюсь контролировать ее каждый шаг. Контраргументов у меня на это не было. Кошачья А. ничего не говорила, не пыталась оправдываться или огрызаться. Она улыбалась («Какое это все имеет значение?»). При давлении она просто отстранялась от моих объятий, и шла рядом, но на расстоянии. И я не выдерживал, подходил к ней и извинялся. Больше вопросов я не задавал. Не понимая это, я все глубже увязал в игре.

Приближалась дата премьеры спектакля. И я ждал ее с нетерпением. Не то чтобы я стал огромным фанатом этой постановки. Со всем сюжетом я стал более-менее знаком по репетициям, когда сидел в темном зале на последних рядах, смотрел за происходящим и ждал, пока А. освободится. Я нетерпеливо ждал этой даты, последний день октября, чтобы увидеть возможное преображение А. Возможно, ведь возможно, что после нее она взяла бы она перерыв, хоть на день, расслабится и отпустит свою постоянную игру. А может просто театральная А. исчезнет и на ее место придет какая-то другая. Я уже был согласен на все, любые перемены стали бы для меня облегчением.