Меня уверили в том, что я не военнопленный, но имею статус «свидетеля под защитой». 21 мая в понедельник, в Духов день, наша одиссея продолжилась. Поскольку штаб переехал во Францию, мы должны были оставить Спа, и нас перевезли в Мондорфле-Бен, курорт в Люксембурге. В этом месте, в 15 километрах от столицы Люксембурга, содержались несколько высокопоставленных «военных преступников» и военнопленных. Здесь не было и речи о комфорте. Несмотря на мои протесты, меня поместили в удивительно грязный небольшой отель, и, если бы мой старый слуга не принес мне постельное белье и меховой плед, мне пришлось бы спать под наброшенной сверху одеждой. Еда была холодной и невкусной; меня от нее тошнило. Однажды, поднимаясь в свою комнату, я потерял сознание. Тревога лагерного доктора и коменданта, поспешивших прийти ко мне, была столь велика, что я решил воспользоваться своим недомоганием. Я оставался в постели два дня, и после этого мои материальные условия улучшились.

Так как лагерные вышки еще не поставили, нам не были разрешены прогулки. Я находился в подавленном состоянии, не имея известий от своей семьи. Особенно меня беспокоило здоровье моего сына, ведь он провел несколько месяцев в концентрационном лагере. Помимо этого, новости, приходившие извне, нас не радовали. Политические события последнего времени высветили тот факт, что Бенеш, как и в 1918, и 1919 гг., старался действовать как всезнающий советник в южно-европейских вопросах, и, естественно, в ущерб Венгрии. Он просто не осознавал, что договор, заключенный им с Россией (СССР) во время войны, будет совершенно бесполезен, и он не сможет предотвратить трансформацию Чехословакии в страну «народной демократии» несколько лет спустя.

Постепенно ко мне начал пробуждаться интерес. О моем сопротивлении гитлеризму, за которое мне пришлось заплатить заключением и поставить свою жизнь под угрозу, союзники не знали ничего, или притворялись, что не знают. Из американских газет я узнал, что Тито занес мое имя в список военных преступников, считая меня ответственным за зверские убийства в Уйвидеке (Нови-Саде) в 1942 г. Позднее я узнал, что Британия и США отказали требованию Тито о моей экстрадиции.

Напротив нашего «отеля» в Мондорфле-Бене строился лагерь для заключенных. Трехэтажное здание с оградой из колючей проволоки предназначалось для политических заключенных и военнопленных. Среди них были Геринг, Риббентроп, Кейтель и Дёниц. Меня спросили, не желаем ли мы расширить круг общения с «джентльменами через дорогу». Посоветовавшись с фон Папеном и Дарре, я назвал барона Штенграхта, парламентского секретаря министерства иностранных дел, и фон Бёттихера, генерала артиллерии. Действительно, 25 июня им разрешили присоединиться к нашей компании. Молодой барон Штенграхт проявил мужество и смелость и смог помешать реализовать некоторые планы своего начальника Риббентропа. Он рассказал нам о многих фактах своей «организованной деятельности по дезорганизации» Третьего рейха, как он назвал это. «Главной чертой характера Гитлера было недоверие, – рассказывал он нам. – Это приводило к тому, что он не доверял многим здравомыслящим людям в своем окружении, и в то же время прислушивался к тем, которые были сторонниками насильственных действий или высказывали безответственные подозрения».