– В следующем году, – сказала жена Эллиота Фэй Эмерсон, – Рождество будет мирным.

– В следующем году, – добавила Элеонора, – мы все снова будем дома.

Как бы то ни было, еще предстояло решить, каким будет послевоенный мир, в который вернутся 12 миллионов американских солдат, моряков и морских пехотинцев. В начале 1945 года между лидерами республиканцев и демократов возникли разногласия по этому вопросу, а у военных иерархов были собственные идеи о том, как формировать послевоенное будущее страны. Обычно Рузвельт избегал дискуссий о будущем, а если это оказывалось невозможным, рассуждал в таком ключе, что новый мир становился похож на картину Диснея. Возможно, чувствуя растущий общественный интерес к внутриполитическим вопросам сейчас, когда война подходила к концу, он был необычайно откровенен в традиционном «Обращении Президента США к нации о положении в стране», которое отправил Конгрессу 6 января. Президент начал с обычных банальностей – любви, смеха и вечного мира, а потом стал более серьезным. Он говорил о «сложности международных отношений», об опасностях, которые возникнут, если одна нация «предположит, что у нее есть монополия на мудрость или добродетель». Рузвельт предупредил, что против нынешних беспорядков в Греции, охваченной пламенем гражданской войны, и в Польше, поглощаемой Советским Союзом, нет простого средства. «Атлантическая хартия должна быть нашей путеводной звездой, – сказал он. – Но она не может решить все проблемы в нашем истерзанном войной мире» сейчас или на долгие годы вперед. «Тем не менее, – сказал он в заключение, – необходимо создать новые международные организации, такие как Организация Объединенных Наций, и дать им возможность расширяться, потому что только с помощью общественных институтов, способных расти и развиваться, мы можем делать мир лучше».

Бывший союзник Рузвельта Артур Ванденберг, республиканский сенатор от Мичигана, был недоволен президентским видением послевоенного мира. Ванденберг был влиятельной фигурой в Конгрессе и высокопоставленным членом сенатского комитета по международным отношениям. Он вошел в Конгресс как изоляционист, но по ходу войны его взгляды изменились.

Теперь чаще всего он поддерживал интернационалистическое крыло Республиканской партии. Отличительной чертой интернационалистов была вера в то, что прочный мир можно построить только на фундаменте американских ценностей и добродетелей. Американцы, помнившие Первую мировую, и раньше сталкивались с подобной риторикой. В 1919 году президент Вудро Вильсон предложил на Парижской мирной конференции именно такую программу. Насмешки и оскорбления, которыми Генри Кэбот Лодж, самый влиятельный республиканец того времени, и его изоляционисты осыпали Вильсона после возвращения в Вашингтон, были настолько суровыми, что, возможно, привели к инсульту, который президент перенес во время путешествия по стране, когда пропагандировал вступление Америки в Лигу Наций. Ответ Ванденберга на «Обращение Президента США к нации» от 10 января 1945 года согрел бы сердце Вильсона. «Я не знаю причин, по которым мы не должны придерживаться наших идеалов, нашей преданности делу и обязательствам, – сказал он в своей речи. – Первое, что мы должны сделать, – это подтвердить на высшем уровне нашу американскую веру в… цели Атлантической хартии». Речь получила высокую оценку нескольких правых медиамагнатов, в том числе полковника Роберта Маккормика из «Чикаго трибюн», который большую часть времени между мировыми войнами продвигал идею изоляционизма.