Шпеер нахмурился: «Вы понимаете, что оставите два миллиона берлинцев без воды и тепла?» – «Это прискорбно, – сказал Рейманн, – но что еще я могу сделать? Всё или ничего». За окном в апрельском небе, как молодые луны, висели следы разорвавшихся снарядов. «По мостам проложены водопроводные трубы, газопровод и электрические кабели, – сказал Шпеер. – Если их уничтожить, врачи не смогут проводить операции, жизнь остановится, у людей не будет даже питьевой воды». Рейманн остался при своем мнении, сказав: «Я дал клятву. Я обязан выполнить приказ».

Хейнрици резко осадил собеседника. «Я запрещаю вам взрывать какие-либо мосты, – сказал он Рейманну. – Если возникнет чрезвычайная ситуация, вы должны связаться со мной и запросить у меня разрешение». Несколькими днями позже Гитлер снял вопрос о последнем рубеже обороны, заявив, что он останется в Берлине. «Если в ближайшие дни и недели каждый солдат на Восточном фронте выполнит свой долг, – сказал Гитлер, обращаясь к нации, – последнее нападение Азии потерпит неудачу. Берлин [останется] немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не станет русской. В этот час все немецкое население смотрит на вас, мои борцы на восточных рубежах, и надеется… что под вашим руководством нападение большевиков захлебнется в крови. Момент, когда судьба уберет со сцены величайшего военного преступника всех времен [Рузвельта]… станет решающим для судьбы всего мира».

Гитлер, конечно, нес чушь, и многие из его слушателей, вероятно, знали это. Но в ситуации, когда небо кишело бомбардировщиками союзников, а с востока наступала Красная армия, здравый смысл отходил на второй план и нужно было верить хоть во что-то. Людям требовалось успокоение, даже если его приносили сказки.

К началу апреля Берлин лежал в руинах. Бранденбургские ворота – триумфальную арку, которая веками символизировала величие Германии, – теперь окружало развороченное поле с перевернутыми штабными автомобилями «мерседес» и стаями диких собак. В других частях города дома без крыш возвышались над разбомбленными улицами и каньонами из битого кирпича, и во всех частях города воздух пах сажей, пеплом и разлагающимися телами. Берлинцы, не имевшие влиятельных друзей, к которым можно было обратиться, не могли сбежать из города. Опасаясь, что англо-американцы попытаются первыми захватить столицу, Сталин приказал окружить Берлин.

В перерывах между охотой за пропитанием и поисками убежища от американских и британских бомб берлинцы думали о будущем. Больше всего немецкие мужчины боялись, что их поймают на улице в Берлине или Гамбурге и отправят в ГУЛАГ. Немецкие женщины больше всего боялись изнасилования, и чем ближе Красная армия подходила к Германии, тем страшнее становились истории о зверствах. В городе Нейсе на польско-немецкой границе советские войска изнасиловали сто восемьдесят две монахини. В Катовицкой епархии в Польше другая часть Красной армии оставила беременными шестьдесят шесть монахинь. В немецком госпитале Хауса Дешлер группа советских солдат ворвалась в родильное отделение и изнасиловала только что родившую женщину и еще одну, которая собиралась рожать. Подобные рассказы, которые несли с собой отступавшие на запад немецкие солдаты, напоминали о грядущей расплате.