Появление после 1870 года новых бюрократических учреждений и новых чиновников неизбежно способствовало формированию полноценного государства. В 1880-х годах это понятие во многих смыслах переживало новый расцвет. Однако вопрос о том, до какой степени государство намерено вмешиваться в свободу личности, пока оставался открытым.

Тема получила новое развитие летом 1870 года, когда Пруссия в ходе ураганной военной кампании разгромила Францию, наглядно продемонстрировав, на что способно высокоорганизованное и боеспособное государство. Бисмарк приготовился одержать решительную победу над своим старым врагом и расставил французам ловушку, затеяв ссору из-за южных германских земель. В июле 1870 года французы объявили войну Пруссии, однако их ждал отлично вооруженный и подготовленный противник. Высокопрофессиональная прусская армия без труда расправилась с дезорганизованными французами. Через шесть недель немцы одержали убедительную победу. В решающей битве при Седане в начале сентября Наполеон III попал в плен. Его жена императрица Евгения бежала в Англию. После этого немцы избрали императора Германии и в качестве военной добычи забрали у Франции деньги и территории (включая Эльзас и Лотарингию). Германская империя возникла из обломков разоренной Франции. Англичане просто наблюдали за происходящим со стороны. Тот факт, что королева Виктория благосклонно относилась к Пруссии и считала ее превосходным образцом государственной самостоятельности, ничуть не улучшал положение. Миф о величии Франции был окончательно развеян. Теперь, после краха Второй империи, Парижская коммуна радикалов и рабочих могла стать источником заразы для рабочего класса Англии. Так или иначе, не вызывало сомнений одно: новая Германия занимала в Европе главенствующее положение, и никто не мог и не хотел ничего с этим поделать.

На площади Согласия в Париже скульптуру, символизирующую поглощенный Германской империей Страсбург, окутали черным крепом и увили гирляндами в знак вечной скорби. Этот «новый мир», как его называли некоторые, был зрелищем, достойным взгляда «президента бессмертных», о котором упоминал Томас Харди.

Лето выдалось жарким, и, как отмечал Троллоп, «люди снова начали жаловаться на состояние Темзы». Половине кабинета министров нездоровилось. Граф Гренвилл писал: «Гладстон вчера сказал Бессборо, что иногда боится за собственную голову. Кардуэлл на последнем заседании сидел вплотную к огню с таким видом, будто хотел перерезать себе горло». Все были подавлены. Историк Фруд заявлял: «Английское мнение не имеет веса. Английскую силу высмеивают. Наше влияние в советах Европы — дело прошлого». Бисмарк шутил: если в Германию вторгнется английская армия, он отправит берлинскую полицию арестовать ее. Лорд Солсбери выразился иначе: «Во всем следует винить те перемены, которые произошли в характере и духе английской нации. Она больше не желает, как раньше, занимать выдающееся положение. Она только рада оградить себя от европейских обязательств, пользуясь своим изолированным положением, будто бы дающим ей какую-то защиту».