Квартиры были обставлены дорогой мебелью павловской или александровской эпохи, из красного дерева и карельской березы, древесины других редких пород. Откуда? Да все оттуда же — как в диалоге Кисы Воробьянинова с отцом Федором из «Двенадцати стульев»: «Заметьте, батюшка, свое имущество!» — «Национализированное! Властью рабочих и крестьян!» Вот оттуда и мебель, из бывших, чудом не сожженных дворянских усадеб — всякие там козетки, канапе, оттоманки, конфиданты, пате и десадос, рекамье (другие советские люди, жившие без мусоропровода и лифта, знали только один вид спального места — диван-кровать и еще, конечно, раскладушка), кресла, стулья, всевозможные шкафы и комоды и прочие предметы из «гарнитура генеральши Поповой».
На стенах — живопись, преимущественно передвижников, будто другой и не было до их возникновения, скульптура, разного рода «Венеры» и «Юпитеры». Особое место в интерьере занимают изображения хозяина (или хозяйки) квартиры — многочисленные афиши (это святое — когда жена Козловского однажды порезала его афиши на ленточки, дабы заклеить окна, певец чуть голоса не лишился), фотографии и, конечно, хозяйские портреты кисти современных советских художников-соцреалистов, а то и сразу прижизненные скульптурные бюсты. Изящно инкрустированные серванты, горки и буфеты переполнены кузнецовским (а то и мейсенским) фарфором, сервизами, хрусталем с царскими еще вензелями. В книжных шкафах — тесно от редких изданий в дорогих кожаных переплетах. А в гардеробе — меховые шубы, собольи палантины, манто, фраки с нацепленными на них орденскими планками и лауреатскими значками, которые хозяева надевали на кремлевские приемы и юбилеи Большого театра, выходя к рампе на поклоны.
Вот лишь некоторые реальные свидетельства побывавших в этом доме гостей. «Гостеприимная квартира — московский старомодный уют, картины, павловский диван и кресла, обитые полосатой тканью, рояль. Огромный шелковый абажур над круглым столом, накрытым для чая, роскошный старинный фарфор. В правом углу столовой — икона Богоматери с горящей лампадкой» — такой запомнилась двухэтажная квартира Ивана Козловского сценаристке Инге Каретниковой. Попасть к семидесятилетнему певцу ей удалось по большой протекции. Марианна Лентулова, дочь известного художника и приятельница Козловского, уговорила его дать небольшое интервью, от которых он в принципе всегда отказывался (нелюбовь к афишированию своей частной жизни перед кем попало также объединяла солистов Большого). Перед визитом гостью предупредили: «Не забудьте похвалить Ивана Семеновича за то, что он до сих пор берет ми третьей октавы!» — а еще дали совет: не спрашивать о Лемешеве, а лучше — о Собинове. Дверь хозяин открыл сам — стройный, подтянутый, совсем не старик, с несвойственной людям малороссийского крестьянского происхождения аристократичностью в речи и движениях. Исключительно приветлив к незнакомым людям, искренне излучает радушие. Говорил, конечно, не о себе — о Собинове, единственно возможном певце, с которым искал сравнения, заводя гостям старую пластинку. «Уникальная серебристость его тона, вы только послушайте. Какой непрерывающийся поток звука, когда даже паузы кажутся звучанием — совершенное классическое