Почерк мужской, решил он. Да, плавный, но не очень старательный, если не считать завитушки под именем. Что это за имя — Сирки? И про что вот это: «вернется на остров к середине сентября»? Мэтью видел, где перо время от времени останавливалось, чтобы окунуться в чернила. Бумага была сложена вчетверо, чтобы поместить ее в конверт. Она была светло-коричневая, не такая плотная, как пергамент. Он подержал ее перед свечой и увидел нечто такое, что заставило его перевернуть письмо и посмотреть еще раз.

Он достал из ящика стола карандаш и поводил грифелем по чему-то вроде слабого отпечатка, сделанного на обороте.

На бумаге появилось стилизованное изображение осьминога, восемь щупалец которого простирались в разные стороны, словно собираясь захватить весь мир.

Это был оттиск сургучной печати, которой запечатывали конверт.

Он услышал тихий звук, почти вздох, и что-то укусило его в шею сбоку. Лишь чуть ужалило.

Он приложил к шее руку и нащупал какой-то маленький предмет. Вытащив его, он увидел деревянную стрелку длиной около трех дюймов с наконечником, вымазанным какой-то желтоватой пастой; а на другом конце — кусочек выдолбленной пробки.

В углу, около картотечных шкафов, где тени были гуще всего, зашевелился какой-то призрак.

Когда призрак вышел, стало видно, что он одет в длинный черный плащ и треуголку, а волосы у него шелковистые, цвета пыли. Возраста он был неопределенного, щуплый, бледный и до странности хрупкий. Его правую бровь рассекал длинный тонкий шрам, уходивший под волосы, а вместо правого глаза у него был холодный шар молочного-белого цвета. Он положил на картотечный шкаф деревянную трубку. Его рука в черной перчатке медленно, с какой-то жуткой неторопливостью скользнула под плащ, а затем появилась из-под него с длинной острой вязальной спицей, голубовато блеснувшей в свете свечей.

Мэтью встал и выронил стрелку. В горле похолодело, шею в том месте, куда вошел наконечник, покалывало.

— Ни с места, — сказал он.

Язык у него начинал деревенеть.

Рипли, юный стажер-убийца, приближался к нему, как в кошмарном сне. Очевидно, он дорос до стрельбы из духовой трубки стрелкой, смазанной лягушачьим ядом. Мэтью с ужасом вспомнил, как миссис Таак сказала Моргу: «Коченеют мышцы и сжимается горло. Несколько секунд — и жертва обездвижена».

Если у него всего несколько секунд, их нужно использовать по максимуму.

Онемевшими пальцами он схватил канделябр и швырнул его, но не в Рипли, а в окно. Звон разбитого стекла эхом прокатился по Стоун-стрит. Залаяла собака. Он понимал, что его единственный шанс — призвать на помощь ближайшего констебля. Если шум никто не услышал, он труп. Вполне возможно, что он и так уже труп.