А, да. Он вспомнил, как пил чай. Не английский, конечно. Этот был густой, пряный и…

«Еще, Мэтью. Давайте, выпейте это. Вы сможете. До дна».

Сердце. Он помнил, как у него колотилось сердце, словно хотело выпрыгнуть из груди и полететь на пол, кувыркаясь и извергая кровь. Он потел, лежал в мокрой массе постельного белья и…

«Еще чашечку, Мэтью. Давайте, Грейтхаус, откройте ему рот».

— Как вы себя чувствуете? — спросил Мэллори.

В ответ Мэтью не то пукнул, не то свистнул.

— Вы знаете, где находитесь?

Мэтью видел только лицо доктора в отраженном свете свечи, и больше ничего. Мэллори был худощавый, красивый мужчина; черты его были отчасти ангельскими — изящный длинный римский нос, ясные глаза цвета зеленоватой морской волны, — а отчасти дьявольскими: изогнутые густые темно-каштановые брови и широкий рот, как будто в любой момент готовый разразиться сардоническим смехом. Лицо у него было обветренное — оно явно побывало под палящими лучами тропического солнца. Темно-каштановые волосы были зачесаны назад и собраны в косицу. Подбородок — квадратный, благородный, манера держаться — спокойная, все зубы на месте. Голос низкий, выразительный, похожий на грохот далеких орудий.

— В лечебной комнате, в моем доме, — сказал он, не дождавшись от Мэтью ответа. — Вы знаете, как долго здесь находитесь?

— Нет.

Мэтью поразился тому, до чего же слаб его голос. Как быстро летит время: сегодня ты молодой человек, а завтра уже готов стать гостем «Райского уголка».

— Это ваше третье утро здесь.

— Значит, сейчас день?

Но где же солнечный свет? Ведь тут должны быть окна.

— Когда я в последний раз смотрел на часы, было начало третьего. Ночи.

— Полуночник, — скрипучим голосом произнес Мэтью.

— Вам нужно бы воздать хвалу полуночникам. Это благодаря сове по имени Эштон Маккаггерс вас своевременно доставили ко мне.

— Помню…

Что он помнит? Одноглазый призрак, выскальзывающий из стены? Укус в шею сбоку? Да. Точно. Сердце у него снова заколотилось, и он сразу весь взмок от пота. Кровать и без того казалась ему тонущей лодкой.

— Рипли, — сказал Мэтью. — А с ним что?