Они подошли к парадному входу. Оберли ударил два раза дверным молотком, сделанным в форме куска угля. Ледяной дождь лил не переставая, и камзол Мэтью покрывался коркой. Наконец отодвинулся засов, дверь открылась, и из-за нее выглянула худая женщина с тугим узлом седых волос и скорбными, но настороженными глазами. На ней было черное платье с серым кружевом, в руке она держала подсвечник с тремя свечами.
— Со мной тут человек, — сказал Оберли.
Этого простого объяснения, видимо, оказалось более чем достаточно: служанка с лицом, похожим на мятый кошель, кивнула и сделала шаг назад, давая им войти.
— Сэр? Я отнесу это, — сказал слуга, появившийся из тьмы, тоже с горящей свечой, и забрал у Мэтью вещи.
Прежде чем уйти, он помог Мэтью снять камзол и взял у него треуголку.
— Как он, Бесс? — спросил Оберли у служанки после того, как была закрыта дверь и задвинут засов.
— Совсем плох, — ответила женщина, чьи тонкие губы лишь едва шевельнулись, чтобы выдавить эти слова.
— Тогда мы пойдем к нему. Пойдемте, мистер Корбетт?
— Пойдемте.
Как будто у него был выбор.
— Бесс, принесите мистеру Корбетту горячего чаю. И наверное, тарелку кукурузных лепешек с ветчиной. Я уверен, что они сейчас нашему гостю не помешают. — Служанка двинулась прочь через холл, а Оберли взял со стола горящую свечу в оловянном подсвечнике и сказал: — Следуйте, пожалуйста, за мной.
Прозвучало это не совсем как приглашение — скорее, как призыв исполнить священный и страшный долг.
Мэтью последовал за Оберли по коридору, уставленному доспехами. Пламя единственной свечи отражалось в шлемах и нагрудниках. У Мэтью мелькнула мысль о том, что такие латы создавались для защиты тела от сокрушительных ударов меча. А тело лорда Бродда Мортимера сейчас уже невозможно чем-либо защитить. Страшная болезнь как будто давила своей тяжестью на всех в этом доме. В воздухе, как зараза, висела какая-то безнадежность. От внимания Мэтью не ускользнули головы оленей и диких кабанов, целая выставка скрещенных мечей на стене и коллекция мушкетов в стеклянной витрине. Когда-то лорд Мортимер был охотником, полным жизни, человеком действия. Но теперь в углу тикали позолоченные старинные напольные часы, и звук каждой уходящей секунды казался громким, как выстрел.
Коридор стал шире, впереди показалась лестница. Мэтью поднялся по ней вслед за Оберли, и вскоре они были у двери. Слуга повернул ручку, и Мэтью вместе с ним вошел в комнату, где даже самый мягкий свет, казалось, грубо нарушал покой умирающего.
В спальне горело несколько свечей. Комната была просторная, на полу лежал ковер, красный цвет которого подчеркивался золотой каймой. Мебель была темная, тяжелая. Под высоким потолком с открытых балок свисали флаги, украшенные, возможно, эмблемами коммерческих предприятий и доходных промыслов. На стенах висели огромные картины. Тут трехмачтовый корабль сражался с волнами на фоне залитого лунным светом неба, там четверо джентльменов сидели за столом с кучей золотых монет посередине, поглощенные какой-то карточной игрой. От двери до кровати с балдахином было так далеко, что тут, казалось, вполне могла бы пригодиться карета. Рядом с кроватью в круге света стояло черное кожаное кресло, и когда вошел Оберли, а за ним Мэтью, навстречу им с этого кресла поднялся человек с серебристыми волосами, одетый в серый сюртук.