– И про Анькину ногу.

– И про мальчишку этого?

– Да, про Петеньку.

– И про то, как ты ночью зашла в тот дом?

– Разумеется.

– И про то, что ты там увидела, кроме этой иконы?

– Кроме этой иконы, я там ничего не видела.

Юлька резко остановилась и поглядела на собеседницу. Та зевала.

– Совсем-совсем ничего?

– Ну да, там было темно. А перед иконой слабенько так горела лампадка медная. Я икону схватила и понеслась домой со всех ног.

С этими словами Маринка догрызла свой кусок шоколадки, встала и зажгла газ под чайником. Потом села. Её лицо казалось бесстрастным. Юлька, преодолев желание дать ей в лоб, резко повернулась к Матвею.

– И что ты думаешь про всё это?

– Да я про всё это даже и думать не собираюсь, – сказал Матвей, закурив, – мне две моих бабки с четырьмя тётками столько всякой херни понагородили про нечистую силу, когда я маленький был, что меня от всех этих оборотней, русалок, ведьм, упырей и церквей в озёрах до сего дня тошнит. Давайте мы эту тему лучше закроем.

– Одну минуточку, – возразила Юлька и осторожно, стараясь не наступать на грязь в коридоре, направилась к телефону. Сняв с него трубку, она нажала восьмёрку, потом – ещё десять кнопок. Это был номер Мальцева. Тот мгновенно вышел на связь. Видимо, держал телефон в руке.

– Я вас слушаю.

Голос выдавал взвинченность и усталость. Он прозвучал на фоне шума мотора.

– Ещё раз здравствуйте, Сергей Афанасьевич. Это Юля.

– Юленька, ты? – очень удивился или прикинулся удивлённым Мальцев, – рад тебя слышать! Искренне рад. Ты где?

– Далеко от вас. Не доедете. Да оно того и не стоит. Вы сейчас можете говорить?

– Конечно, могу.