Харка не обратил внимания на его слова и даже не взглянул на Джо. Он взял ту шкуру, на которой лежал Джо, положил на нее убитого, еще раз посмотрел на худенькую детскую фигурку в праздничной одежде, вышитой Уиноной, на его лицо, освещенное луной, изможденное, как лицо старика, и перехлестнул края шкуры так, как они когда-то закрыли лицо матери Харки и Харпстенны. Этот покойник принадлежал Харке; никто не имел права к нему прикоснуться, изувечить или бросить останки на корм собакам. Харпстенна должен быть похоронен в своей нарядной одежде и со своим оружием; он пал в бою. Харка походил вокруг, подобрал четыре обломка шестов для вигвама и несколько кожаных шнуров, поставил штанги попарно, скрестив их. К точкам скрещения он подвесил мертвое обернутое тело за изголовье и за изножье, чтобы оно больше не касалось земли. Таков был обычай дакота хоронить своих мертвых, чтобы хищники не достали до них и не растерзали.

Харка остался сидеть при покойнике. Он подтянул к себе колени, обхватив их руками. Он складывал губами погребальную песнь своему младшему брату, не издавая при этом ни звука. Он пел для себя самого песнь о детях Маттотаупы, который некогда был великим вождем. Дух Харпстенны должен был примириться.

Белые мужчины, которые спали на деревенской площади и которые стояли в дозоре снаружи, не заметили ничего из произошедшего. Не прозвучало ни выстрела, ни вскрика. Только постовые у лошадей подняли головы, но поскольку Маттотаупа отошел оттуда, а Джо никого не окликнул, значит не было никакой тревоги и не требовалось никакого вмешательства.

Джо Браун хотел всего лишь взять себе другую шкуру, но потом оставил это намерение и двинулся к одному из вигвамов. Внутри было темно, и, когда он вошел, кто-то крикнул сердито: «Эй!» – потому что его разбудили. Джо упал среди спящих мужчин. Оставаться со своими индейскими разведчиками ему было жутковато.

Когда забрезжило утро, все проснулись. Мужчины пошли к ручью, чтобы освежиться. Маттотаупа и Харка тоже пошли. Но они не смотрели друг на друга, а поскольку говорить было не о чем, они и не разговаривали.

Но еще до того, как белые мужчины покончили со своим завтраком и собрались в дорогу, Маттотаупа уже объезжал округу верхом и осматривался. Щеки его и виски ввалились, а волосы в свете восходящего солнца казались более седыми, чем были в вечернем свете заката.

Отряд из пятидесяти всадников двинулся в обратный путь домой, а Джо предстояла дорога в противоположную сторону – догонять своих товарищей и подыскивать новое место работы. Инженер не тронулся одновременно с милицией, а позволил себе еще полчаса утреннего покоя, когда отряд ускакал. Тишина уединения снова легла над прерией у Конского ручья. Синева весеннего небосвода простиралась над далекими, еще заснеженными вершинами Скалистых гор и над суровой степью. Харка повел трех мустангов на водопой и прогнал собак.