— В чем дело, господин генерал? — не выдерживает майор Петреску. — Вы приказали арестовать меня?

На лице генерала мелькает какое-то неясное выражение, скорее всего — тень иронической улыбки. Он пожимает плечами и обращается ко мне по-немецки:

— Господин лейтенант, я вижу, что майор за время немецко-румынского сотрудничества не соизволил выучить наш язык. Вы же, молодой немецкий офицер вермахта, овладели румынским. Прошу вас, лейтенант Грольман, в этой затруднительной для нас ситуации взять на себя труд быть нашим переводчиком.

Майор Петреску круто поворачивается ко мне, как будто только сейчас заметил мое присутствие. Лицо его пылает гневом. Я, естественно, встаю: хотя он и «враг», но по званию выше меня, а правила воинской чести следует соблюдать при всех обстоятельствах. Однако генерал Герштенберг придерживается иного мнения. Он энергично приказывает мне:

— Сядьте, господин лейтенант! Это румыны повернули против нас оружие, а не наоборот! Они нас атаковали! Спросите-ка его, чего он хочет…

Майор меряет меня пренебрежительным взглядом. Мне было бы легче обнять его и встать рядом, но я должен выполнять приказ… Поэтому я остаюсь сидеть в кресле в дурацкой роли переводчика.

— Господин генерал спрашивает, чего вы хотите?

Майор бросает полный гнева и презрения взгляд на Герштенберга, удобно устроившегося в кресле, и говорит:

— Вы помните, этой ночью во дворце вы дали мне слово чести, что когда вы прибудете в моем сопровождении в «Вальдлагерь», то отдадите находящимся здесь частям приказ сложить оружие…

Но тому как Герштенберг улыбается, мне становится ясно, что он все понял. Тем не менее я добросовестно выполняю свои обязанности и перевожу сказанное слово в слово.

— …Я сопровождал вас по высочайшему приказу, чтобы по дороге с вами ничего не случилось. Вы же изменили своему слову, господин генерал, слову чести!..

Постепенно я начинаю понимать, о чем идет речь.

— Переводите дальше, господин лейтенант! Вы можете гордиться тем, что являетесь, свидетелем исторического события, — патетически обращается ко мне начальник «Вальдлагеря». — Майор Петреску должен сказать спасибо за то, что, попав сюда, не был поставлен к стенке, как обычный бунтовщик. Мой фюрер — Адольф Гитлер, а не генерал Сэнэтеску. И я, генерал третьего рейха, не обязан помнить о словах чести, данных какому-то румынишке, бунтовщику!

Герштенберг на минуту останавливается, чтобы дать мне возможность перевести. Я стараюсь сделать это поточнее, без ошибок — ведь где-то за стенами этого помещения кто-то меня слушает, записывает, проверяет.