— Я понимаю вашу позицию, майор Петреску, но вам было бы лучше вести себя сейчас поскромнее. Я вам обещаю, что сегодня, 24 августа, в восемь утра, когда Бухарест будет в наших руках, а бунтовщики, оболваненные коммунистами с их планами, будут безжалостно расстреляны на Дворцовой площади, я возьму вас к себе в машину как своего товарища.

Ледяные мурашки пробегают у меня по спине… Слова Герштенберга подтверждают предположения капитана Деметриада. Значит, на заре немцы ударят всеми своими силами из «Вальдлагеря» по Бухаресту… На этот раз я перевожу, умирая от любопытства, что ответит майор. Он смотрит на меня с такой ненавистью, будто это мои собственные слова, а не перевод.

— Благодарю вас, господин генерал, за оказанную честь! — выговаривает майор с достоинством и иронией. — Но Бухареста вам не видать как своих ушей без зеркала!

Я сдерживаю себя настолько, что даже голос у меня не меняется, я все тот же «храбрый солдат вермахта».

— Как-как вы сказали про уши? — Пухлое лицо генерала темнеет у меня на глазах. Он, может быть, не понял, что это поговорка, но смысл ее явно дошел до его сознания. При виде его мгновенно потемневшего лица я, признаться, ожидаю приступа истерии, но нервы у генерала крепкие. Недаром он не только летчик, но и разведчик. Он спокойно обращается к майору теперь уже на хорошем французском, так что мои услуги больше не требуются.

— Господин майор, мне было бы приятно расстрелять вас этой же ночью. Но я отложу это удовольствие до девяти часов утра, чтобы произвести экзекуцию на Дворцовой площади после того, как выполню приказ фюрера. Мы вместе войдем во дворец. Вы будете стоять справа от меня, пока будет формироваться новое правительство, после чего я с удовольствием понаблюдаю, как будете казнены и вы, и другие заговорщики.

— Вы совершаете большую ошибку, господин генерал. Это не заговор. Это акция, поддержанная всей румынской армией, всем румынским народом.

Герштенберг не хочет больше его слушать. Он поднимает правую руку, полковник Руди нажимает кнопку, дверь в стене открывается. На этот раз в проеме появляется офицер в черной форме.

— Убрать! — приказывает генерал.

Майор Петреску обводит нас взглядом, давая понять: то, что он собирается произнести, относится ко всем нам. Его как будто озаряет вдохновение, и он от души произносит:

— А идите-ка вы все…

Облегчив душу, майор в два шага достигает двери «Р» и исчезает за ней. Я хочу перевести, но генерал меня останавливает:

— Это ругательство я успел изучить за четыре года своей службы в Румынии…

Он грузно поднимается с кресла. Я тоже вскакиваю. Только полковник Руди неподвижно сидит на своем месте за письменным столом.