Читая рассказы Сони и Людмилы Грановской, мы уже убедились, что опыт этапирования был и остается унизительным. То, что рассказы этих двух женщин так схожи между собой, весьма примечательно не только потому, что между ними пролегли пятьдесят лет и современная Российская Федерация – все же не СССР сталинской эпохи, но еще и потому, что рассказчицы вышли из разных социальных слоев. В попытках разобраться, как на «сообщество пленников» повлияло замещение прямой принудительной власти более диффузным дисциплинарным контролем в пенитенциарном контексте, пенологи, работающие в западных юрисдикциях, обратили внимание на различия в опыте заключенных в зависимости от их классовой, этнической, гендерной принадлежности и разницы в возрасте. Правда, в случае Людмилы и Сони агрессивное воздействие конкретного метода перемещения к местам отбытия наказания на их самосознание и чувство собственного достоинства проникает сквозь разделяющие этих женщин социальные различия и временную дистанцию. Взятые вместе, их свидетельства составляют классический пример «тезиса о депривации» и показывают, что он вполне применим к нашему пониманию методов наказания в современной России. «Тезис о депривации» связан с открытиями Сайкса, Гоффмана, а также Коэна и Тэйлора, которые, напомню, утверждали, что страдания, перенесенные в «тотальном институте» тюрьмы, создают единое сообщество пленников, чьи внутренние различия нивелируются за счет их противопоставленности источнику деградации [Goffman 1961; Cohen, Taylor 1978; Sykes 1958][651].

Ниже я вовсе не настаиваю на существовании прямой аналогии между системой наказаний, представленной сталинским ГУЛАГом, и сегодняшней российской пенитенциарной системой, а тем более дореволюционной ссылкой. Я хочу сказать другое: что в России условия заключения, по сути своей предназначенные для причинения страданий, были восприняты из советского периода и встроены в систему наказаний, действующую в наши дни. В этом отношении мы видим здесь полную противоположность тому, что случилось в Германии. Далее речь пойдет о карательной ссылке и карательном коллективизме – двух институтах, исторически характерных для России; я подробно рассмотрю их, с тем чтобы выявить их культурные смыслы, и проанализирую рассказы нынешних заключенных в поисках скрытых ключей к тому, как они переживались в прошлом. Тщательное изучение современных рассказов заключенных о том, как им пришлось испытать на себе наследие ГУЛАГа, может привлечь внимание и к пенитенциарным аспектам лагерной повседневности, прежде ускользавшим от внимания исследователей. Оно может также привести нас к утверждению «сермяжных истин», подталкивающих к пересмотру представлений о том, какая мера бесчеловечности связана с той или иной формой наказания. Я опираюсь на интервью, взятые в Российской Федерации для двух исследовательских проектов. Первый из них проводился в 2007–2010 годах и был посвящен женщинам-заключенным. В рамках этого проекта были опрошены 60 женщин, отбывавших срок в исправительных колониях или недавно освободившихся. Второй проект, 2012–2014 годов, был посвящен заключенным после этапирования в места лишения свободы, членам семей заключенных, отбывающих тюремный срок в России, и включал в себя не ограниченные по времени интервью с 25 женщинами – женами, сожительницами, матерями и детьми тех, кто находился в тот момент в заключении[652].