В своей популярной истории ГУЛАГа Энн Эпплбаум с недоумением говорит о перевозке заключенных в сталинское время: по ее словам, это была «самая необъяснимая сторона жизни в ГУЛАГе» и «почти столь же трудная для понимания, как и сами лагеря» [Applebaum 2003: 169–170]. Можно найти объяснение жестокости лагерного руководства и следователей, но «гораздо труднее объяснить, почему простой конвойный вдруг отказывается дать воду заключенным, умирающим от жажды, дать аспирин ребенку, у которого жар, или защитить женщин от группового изнасилования, ведущего к смерти» [Applebaum 2003: 172]. Точно так же озадачен и Солженицын, хотя он и находит объяснение поведению конвоиров в скуке и уязвленной гордости [Solzhenitsyn 1974: 494–499][657]. Мой тезис в связи с этими комментариями состоит в том, что жестокость в процессе транспортировки может вызвать недоумение лишь в том случае, если транспортировка рассматривается функционально, как способ перемещения заключенных из пункта А в пункт Б. Если же она понимается как неотъемлемая составляющая наказания для преступников, то жестокость уже не так удивляет. Говоря о транспортировке из Британии в Австралию в XVIII и XIX веках, Марк Финнейн утверждает, что сдерживающее воздействие «ужасов транспортировки» – неопределенность, сопровождающая людей в пути, и неизвестность их дальнейшей судьбы – обусловило столь значительную привлекательность для британских властей этого процесса как карательного средства, альтернативного смертной казни [Finnaine 1997: 13].

В России жестокость транспортировки была присуща дореволюционной ссылке, где осужденные носили железные кандалы, вынужденно совершали длительные переходы, отдыхали в плохо построенных транзитных тюрьмах, их рацион был сильно ограничен, они не получали медицинской помощи [Wood 1989: 200]. К началу XX века «исходящие из здравого смысла практики», связанные с работой конвойных, уже установились, но достойное обращение с заключенными, очевидно, в их число не входило. По всей видимости, впоследствии не происходило никаких существенных подвижек ни в устоявшихся правилах поведения охраны, ни в распорядке дня, ни в привычках, ни в повседневной жизни. В наше время конвой представляет собой одно из наименее заметных подразделений Федеральной службы исполнения наказаний и остается на периферии инициатив по ее реформированию. Процесс транспортировки полностью выпадал из поля зрения наблюдателей в области прав человека, родственников и адвокатов – как раз потому, что его так трудно зафиксировать во времени и пространстве[658].