Подошел поезд. Пассажиры глазели на то, как гестаповец заталкивал их в специальный арестантский вагон, после чего запер его. Луч света, пробивавшийся через маленькое окошко, казалось, хотел дать им недолгий отдых от тяжких мыслей о предстоявших часах.

Гестаповец предупредил их о том ужасе, который их ожидает:

– В Катовице, в штабе гестапо, мы всё узнаем, – сказал он, отвесив обеим пощечины. Всю дорогу он не дал им присесть ни на минуту.

Когда они вышли из вагона, за ними последовала целая толпа людей, желавших узнать, за что арестовали этих двух молодых женщин.

Девушек связали вместе. Наручники были тесными, впивались в кожу. Ильза была бледна и дрожала. Реня жалела ее. Напарница была такой юной – всего семнадцать лет.

– Ни за что не признавайся, что ты еврейка, – шепнула ей Реня. – И ни слова не говори обо мне[762].

Гестаповец саданул ее сапогом по ногам.

– Поторапливайся!

После получаса ходьбы, связанные, они пришли на узкую улочку, где стояло четырехэтажное здание, украшенное немецкими флагами и свастиками. Гестапо занимало его полностью.

Подгоняемые в спину гестаповцем, Реня и Ильза поднялись по лестнице, затянутой зеленой ковровой дорожкой. Из-за дверей, тянувшихся вдоль коридора, доносились стоны и завывания. Там кого-то пытали.

Гестаповец открыл одну из дверей. Реня увидела мужчину лет сорока пяти, высокого и грузного. На его орлином носу с широкими ноздрями сидели очки. Глаза навыкате были злобными.

Человек, который привел их, велел им встать лицом к стене и изложил своему начальнику их историю. Едва ли не после каждой фразы он бил Реню так, что она не видела ничего кроме ярких вспышек перед глазами. Потом положил на стол фальшивые документы. Вошел еще какой-то гестаповец, помоложе, и снял с девушек наручники. Еще несколько ударов.

– Это катовицкая тюрьма! – гаркнул тот, что привез их. Катовицкая тюрьма была нацистским заведением, центром заключения политических узников и славилась как одна из самых жестоких[763]. – Тут вас на куски порежут, если не скажете правду.

Их вещи оставили наверху, а самих отвели в подвал и заперли в разных камерах.

Стоял жаркий летний день, но Реню бил озноб. Глаза медленно приспосабливались к кромешной темноте. Она увидела две койки, села на одну из них, но тут же, почувствовав, что та покрыта свернувшейся кровью, с отвращением вскочила. Окно было защищено двойной металлической решеткой. Рене удалось вытащить внутреннюю, но окошко было слишком маленьким даже для ее головы. Она поставила решетку на место, чтобы никто ничего не заметил.