Собрались все польки, знавшие Лонку по тюрьме Павяк. Дрожащими руками Бэля переложила тело с койки, незаметно приподняв одеяло и убрав все карточки и иконки. Четыре женщины несли носилки; остальные пели скорбные погребальные песни. На могильнике Бэля еще раз приподняла одеяло с лица Лонки. Она смотрела и смотрела на нее, не в силах пошевелиться. Мысленно прочла Кадиш[776] – погребальную молитву евреев.

Потом вспомнила, что Лонка завещала ей продолжать жить. «Во все годы моей жизни, – напишет позднее Бэля, – образ Лонки сопровождал меня повсюду».

Но в этой жизни Бэля осталась одна.

* * *

Сейчас, выполняя какую-то дурацкую работу в катовицкой тюрьме, Реня бросила последний взгляд на Ильзу[777]. «Иди за мной!» – эхом звучало у нее в ушах. Вот и ее очередь настала. Ильза ответила ей смущенным, сочувственным взглядом.

Реня поднялась на несколько лестничных пролетов на последний этаж и вошла в кабинет тюремного начальника. Перед глазами висела пелена, девушка ощущала сильную слабость. Находившийся в кабинете гестаповец смотрел на нее суровым взглядом выпуклых глаз.

– Иди одевайся, – приказал начальник, тот самый, который сидел за столом, когда их с Ильзой только доставили сюда.

Куда ее повезут?

Реня надела юбку и свитер, ничего не стала брать с собой. Гестаповец с надзирателем обсуждали ее ситуацию. Гестаповец что-то сказал шепотом, а потом добавил вслух:

– Сейчас она представляется Выдучевской, но на допросе запоет, и мы узнаем ее настоящее имя.

По иронии судьбы, второе значение слова «кукелка» на польском – кукушка, птица по-своему певчая, но одинокая и скрытная.

Начальник спросил, вернут ли Реню в тюрьму. Гестаповец ответил, что не знает.

И снова Реня шагала по улице, ведомая на цепи гестаповцем.

– Посмотри на свое платье и запомни его хорошенько, – сказал он ей на немецком, на языке, которого она якобы не понимала. – После того как тебя допросят, оно превратится в лохмотья.

Реня сама себе удивлялась. Она не чувствовала страха. Его слова не пугали ее – словно он говорил о чем-то безобидном. Готовясь к испытанию, она словно отрешилась от собственных телесных ощущений.

Снова здание гестапо. Реню спросили, понимает ли она по-немецки. Она ответила – нет. Последовали две оглушительные пощечины. Реня стояла спокойно, словно ничего не случилось.

Вошли еще четыре гестаповца и переводчица. Герингер, заместитель начальника катовицкого гестапо, тот самый, который привез ее сюда в первый раз, был главным следователем.

Начался интенсивный перекрестный допрос. Мужчины старались перещеголять друг друга в стремлении ее запутать.