Даже в доме таких героев, как Цивья и Антек, прошлое было тайной. Как дети всех переживших Катастрофу родителей, их дети чувствовали, что копаться в родительском прошлом небезопасно, и много вопросов не задавали. Дочь Цивьи Яэль, психолог, спрашивала себя:
У других детей было иное бремя: они считали себя обязанными достичь того, чего не смогли достичь родители, осуществить цели, стоявшие перед всей их «расширенной семьей», и при этом постоянно выглядеть счастливыми, как бы оправдывая факт выживания родителей[903]. Были и такие, которые испытывали давление просто оттого, что были «нормальными», и выражали свой протест тем, что не вступали в браки. И такие, которые считали себя обязанными выбирать определенные профессии, например, медицину. («Философ в лесу бесполезен»[904], – поучал бывший партизан своих калифорнийских детей.) Многие из этих детей стали психиатрами и социальными работниками.
Незадолго до смерти Цивьи ее сноха подарила ей внучку, ее назвали Эяль, что соответствовало ивритскому названию ŻOB’а[905]. Цивья взяла новорожденную на руки и заплакала на людях – впервые со времен польского леса. Эяль выступает публично с рассказами об истории своей семьи, приводит свои диалоги с дедом, с которым была близка в детстве. И хотя сожалеет, что в свое время не узнала больше о внутреннем мире бабушки, считает книгу Цивьи – историю воспитательницы, деятельницы, человека, для которого другие всегда были на первом месте, которая всем, в том числе себе, задавала чрезвычайно высокие нравственные стандарты, – источником силы для себя[906].
Эяль всегда честна и самокритична – наследие философии «Свободы». В израильском документальном фильме об их семье она задается вопросом: смогла ли бы она сама бороться так, как боролась Цивья? Слыша критику в адрес поляков, которые оставались безучастными наблюдателями, она замечает, что и сама сиживала в ресторанах на границе военной зоны, получая при этом удовольствие[907].
Если Эяль работает в сфере трудовых ресурсов, организуя людей, как делала ее бабушка, то ее сестра Рони пошла по бойцовским стопам Цивьи. Рони стала первой женщиной – пилотом истребителя в израильской армии и стоит в строю с длинной косой, падающей на спину. Рони редко выступает на публике – отчасти из-за своего военного статуса, но главным образом потому, что унаследовала бабушкину сдержанность. Со своей «гиперморалью»[908], она как бы продолжает жизнь бабушки, которой никогда не видела, но «спокойным лидерством» которой восхищается. У Цукерманов было принято, как шутили сестры, никому не показывать свои карты и на любой вопрос отвечать одним словом. И пуще всего: «Цукерманы никогда не плачут»[909]. А что она в первую очередь усвоила от бабушки с дедушкой, говорила Эяль, так это то, что «человек никогда не властен полностью над обстоятельствами, но он властен над своей реакцией на них. Чтобы прожить жизнь, нужно доверять себе»[910].