В 1945 году страдавшая от истощения Цивья наконец подала заявление на алию. Сионистка-социалистка из Бытеня прибыла в Палестину – сбылась ее долго откладывавшаяся мечта. Это было как чудесное воскрешение из мертвых, особенно после стольких опубликованных некрологов, но жизнь все равно не была легкой. Жила она в маленьком домике в кибуце, из которого британцы совершали набеги на руководителей ишува, – эти эпизоды напоминали «акции», проводившиеся в гетто[888]. Она видела, что кибуцники недостаточно делают для того, чтобы помочь освоиться новоприбывшим. Хотя ее сестра жила рядом, у Цивьи не было времени встречаться с родственниками и друзьями, все ее время было посвящено работе в движении, и еще она скучала по Антеку, скорее всего, опасаясь, что он со своим игривым характером заводит романы с женщинами[889]. Депрессия и чувство вины овладевали ею все больше. Она должна была быть тогда в доме номер 18 на улице Мила, она должна была умереть.

Цивью тут же послали в поездку по стране с выступлениями – «бродячий цирк», как она это называла[890]. Она получала приглашения от бесчисленного количества групп и чувствовала, что не может отклонить ни одного из них: слишком много организаций желали получить поддержку с ее стороны, жаждали погреться в лучах ее героизма.

В июне 1946 года шесть тысяч человек собрались в кибуце Ягур, чтобы послушать Цивью, которая выступила с пламенным, решительным восьмичасовым свидетельством на иврите, она говорила без бумажки, формулируя мысли, кипевшие у нее в голове и в сердце. Все слушали ее неотрывно и были потрясены. «Она стояла перед аудиторией, как королева»[891], – писал один из присутствовавших на выступлении Цивьи и отмечал, что она словно бы излучала святость. Ее речь была о войне, о сопротивлении, о ŻOB’е – и ни слова о себе самой и своих чувствах. Цивья защищала еврейские массы, оказавшиеся в гетто, и призывала сочувствовать тем, кто выжил, но большинство слушателей хотело услышать о восстании. Ее опыт бойца гетто использовался некоторыми левыми политиками для продвижения своих программ. Бойцовская позиция Цивьи вторила воинствующим философам зарождавшегося государства. Она смягчала свою критику в адрес ишува за то, что он не посылал в Варшаву более существенную помощь, – видимо, так от нее требовали. Апеллируя к женщинам, убеждая в важности вооруженной борьбы и героизма, она вызывала восхищенное обожание и помогала партии расширять поддержку, но эта деятельность выматывала ее самоё. Каждая такая речь бередила раны, снова и снова пробуждала страдания и чувство вины.