Вдохновленная воспоминаниями женщин-бойцов, я начала понимать, как важно делать достоянием общества многогранные истории, написанные не только черной и белой красками, болезненные в своей неоднозначности. История обязана учитывать сложности; мы все должны смотреть прошлому в глаза честно, не отворачиваясь от того факта, что мы и жертвы, и агрессоры. Иначе никто не поверит ни одному рассказчику, и наши писания поставят нас вне какого бы то ни было реального разговора. Понять не обязательно значит простить, но понимание – необходимый шаг к обретению самообладания и развитию.

* * *

– Carefulski![998] – сказала я женщине за рулем, стараясь, чтобы это не прозвучало грубо, тем более что мой польский был слабоват, но, похоже, дорога была прямой. Быстрой.

Проводя исследования для этой книги, я оказалась как бы в tour de monde – кругосветном путешествии, попадая во множество необычных ситуаций, как обычно случается с авторами. Ела бурекасы с дочерьми бойцов гетто, которые устроили мне перекрестный экзамен на кухне своего кибуца в Галилее; присутствовала в Нью-Йорке на мемориальном собрании бундовцев, которые стоя пели «Партизанскую песню» – свой гимн; рылась в фотографиях лесных землянок во французском кафе в Монреале, стараясь, не дай бог, не запачкать их масляными от круассана пальцами; под громкие указания на польском, разносившиеся из репродукторов, несла свою трехлетнюю спящую дочурку вниз по лестнице в краковском отеле, где в пять часов утра прозвучала пожарная тревога.

И вот наконец это: один из последних дней моего паломничества в поисках места, где родилась Реня. Меня укачало на заднем сиденье пропахшей сигаретным дымом старой «шкоды», не имевшей ни электрического стеклоподъемника, ни гидроусилителя руля, ни кондиционера; я насквозь промокла после утреннего блуждания во время грозы по Камёнкскому гетто, где пришлось хлюпать по мокрым водорослям, чтобы постоять рядом с тем местом, где находился бункер бойцов Фрумки. Потом мы перекусили в нашпигованном всякой иудаикой бендзинском «еврейском кафе», где подавали то, что, видимо, считали еврейским десертом из сладкого сыра, апельсиновой цедры, сиропа и изюма, – никогда о таком не слышала. (Ресторан имел репутацию приятного места для свиданий.) Остановились мы также посмотреть отремонтированную довоенную частную молельню с блестящими золотистыми стенами, украшенными фресками колен израилевых, случайно обнаруженную несколько лет назад игравшими поблизости детьми[999], – десятилетиями помещение использовалось в качестве угольного сарая. Вдруг машина остановилась прямо посреди дороги. В какой-то глуши. В тот день мы колесили уже пять часов, и нам предстояло побывать еще в нескольких местах, связанных с жизнью Рени. Женщина-шофер что-то кричала по-польски в свой мобильник; моя сопровождающая, родом из Литвы, сидя на переднем пассажирском сиденье, прикуривала для нее новую сигарету еще до того, как та докуривала предыдущую.