– Тогда давай поставим его рядом с другими, – предложил Ричард, лукаво глянув на Капета.

Смущенный аббат пролепетал, что не возражает. Овейн и еще один рыцарь тут же переставили тяжелое кресло на нижнюю ступень. После этого они вместе со своими товарищами встали слева от помоста, отдельно от французских рыцарей, но близко друг к другу. Свите Генриха предстояло оказаться в меньшинстве: один против двоих.

Со стороны дверей раздался громкий возглас: это входил король английский Генрих Фиц-Эмпресс и вместе с ним – Джон, владетель Ирландии.

Итак, началось, подумал я, когда лицо Ричарда превратилось в маску. Филипп, напротив, излучал радушие.

Подошел понурившийся король, за ним следовали, как было оговорено, двенадцать рыцарей. Джон шел рядом, медлительный и манерный. Был здесь и незаконнорожденный сын короля Жоффруа. Генрих не столько шагал, сколько ковылял и шаркал, подняв голову лишь у самого помоста. С того времени, как я видел его в последний раз, он разительно изменился, превратившись в старика. Суставы его скрипели, щеки покрывала сетка лопнувших сосудов, под слезящимися глазами появились глубокие мешки. Но взгляд Генриха оставался острым. Он впился сначала в герцога, потом в Филиппа. Король, казалось, собирался что-то сказать, но вместо этого согнулся в приступе кашля.

Джон со страдальческим видом подал королю руку, чтобы тот оперся на нее. Жоффруа, выглядевший более заботливым, тоже помог.

Ричард внешне никак не выказывал своего отношения к происходящему, но за его спиной одна рука стиснула другую так, что побелели пальцы. Не важно, насколько далеко все зашло: ему было больно видеть своего отца таким и паразита-братца возле него.

Наконец Генрих распрямился.

– Вы здесь, – проговорил он.

– А вы опоздали, государь, – сказал Ричард.

Джон осклабился.

– Хорошо же ты приветствуешь своего господина отца и сеньора.

– Все еще держишься за его подол, как погляжу.

Герцог бросил на брата уничтожающий взгляд.

Прежде чем Джон успел ответить, Филипп отвесил Генриху поклон:

– Добро пожаловать, сир.

Генрих состроил гримасу, призванную, вероятно, сойти за улыбку – сказать наверняка было сложно. Крякнув от усилия, опираясь на Джона, он взобрался на помост.

Ричард и Филипп встали – каждый за тем креслом, что было ближе к его людям.

– Третье для меня, как я понимаю? – спросил Генрих и колко добавил: – И кто будет сидеть в аббатском кресле?

Ричард широким жестом предложил его Филиппу, но тот дал понять, что отказывается. После повторного предложения он согласился; его уступчивость ясно указывала на то, что Филипп считает себя самой важной персоной из них троих. Генрих нахмурился, но Ричард ничем не откликнулся на это. Выждав, когда отец усядется, он последовал его примеру. Джон, явно взбешенный тем, что ему не приготовили кресла, вынужден был удовольствоваться каменной скамьей близ помоста. Жоффруа устроился рядом с ним.