Появился Фиц-Алдельм и громко извинился перед герцогом. Накануне его разбила лихорадка, и монах-лекарь, осмотревший его, посоветовал воздержаться от путешествия. Теперь он совсем здоров. Ричард махнул рукой и спросил, нет ли ответа на письмо, переданное через Фиц-Алдельма королю. Мой недруг с сожалением покачал головой, и оба заговорили о предстоящей встрече.

Я соскочил с Поммерса, намереваясь пойти в дом для священников, назначенный местом встречи. За время пути мы обговорили это с де Шовиньи и Овейном. Хотя перемирие действовало, мы не доверяли Генриху. Недружелюбные взгляды, которыми встретили нас, укрепили наше желание загодя ознакомиться с полем боя, если вдруг дойдет до драки.

Хлопнула закрывающаяся дверь, и я повернул голову. Изумление охватило меня. Из помещения, служившего, по моим представлениям, монастырским инфирмарием[17], вышел не кто иной, как Джон, брат Ричарда. Это была та самая дверь, из которой появился минуту назад Фиц-Алдельм. Не было и речи о том, что Джон тоже болен, – он выглядел свежим, как форель, довольным, как кот, свернувшийся у очага зимней ночью, и наш приход нисколечко его не смутил.

Они с Фиц-Алдельмом разговаривали, решил я, и предчувствие чего-то недоброго шевельнулось внутри. Вызванный к герцогу, я задвинул эти подозрения поглубже, не поразмыслив о них так, как следовало.

Генрих не показывался. Вскоре мы узнали, что он захворал и прибыл в Бонмулен на носилках, а не верхом на коне, как подобает королю. Но он примет участие во встрече, настаивал его гонец.

– Пусть будет здесь к девятому часу, – заявил герцог, не проявляя никакого беспокойства за отца. – К тому времени я обогреюсь и обсохну, а также успею набить брюхо.

Филипп согласился, гонец поклонился и вышел.

После встречи с дородным аббатом, благословившим как Ричарда, так и французского короля, келарь проводил нас в западное крыло, где находились комнаты для гостей. Герцогу показали его палаты. Нельзя было не заметить двух рыцарей, охраняющих вход в следующую по коридору комнату. Тревожило то, что именно сюда удалился Генрих после своего приезда. Монахи понятия не имеют, что стоит на кону, подумалось мне. Поместив у дверей Овейна и еще одного рыцаря, я вместе с герцогом вошел внутрь. За стеной послышался лающий кашель, и Ричард нахмурился.

– Он в самом деле болен.

Я кивнул.

– Старый дурак. Надеюсь, мозги не оставили его вместе со здоровьем.

За годы раздора Ричард, похоже, дошел до полного бессердечия по отношению к отцу. Я перемолвился парой слов с Филипом, готовившим для нашего господина новую одежду, затем вышел в коридор, где стояли Овейн и его товарищ.