Мой путь к шатру Ричарда лежал через палатки французов. Дородный епископ Бове благословлял собравшихся рыцарей. Я слышал его призывы обрушить гнев Господень на проклятые злые орды, косить обрезанных, как серпом срезают колосья. Турок, бедуинов, персов и подлых черномазых из дебрей Судана — всех надлежит убивать.

— Пусть ни один враг не уйдет живым от вашего копья или меча!

Жирный боров, распалившись, брызгал слюной.

Меня подмывало задержаться и предложить ему лично вступить в бой — я бы отдал кошель серебряных пенни, лишь бы увидеть, как его румяное лицо побледнеет при одной мысли об этом, — но потом передумал и пошел дальше.

Король пребывал в прекрасном настроении. Облачившись в кольчугу и сюрко, он лично проверял седло Фовеля, а Филип стоял рядом с несчастным видом и смотрел. Как выяснилось, моего друга огорчило не то, что Ричард сам занялся конем, а то, что ему не разрешили идти в бой вместе с рыцарями двора.

— Как будто я ни разу не был в сражении, — с обидой сказал он мне. — Я ведь показал себя при Акре!

— Неизвестно, состоится ли большая битва, — заметил я.

Он с укором посмотрел на меня.

— Может, и так, но очень похоже, что состоится.

Бессмысленно было спорить, не имея веских доводов, поэтому я промолчал.

Филип еще некоторое время жаловался, потом наконец принялся просить, даже умолять, чтобы я замолвил за него словечко перед государем.

Я колебался, разрываясь между преданностью другу и нежеланием отвлекать короля от важных дел. В итоге, приняв в расчет, что Филип никогда ни о чем не просил, я пообещал ему сделать, что смогу.

Друг лихорадочно затряс мою руку с благодарностью.

Я решил воспользоваться случаем и, оставив Поммерса на попечении Филипа, подошел к Фовелю. Ричард закончил проверять каждый узелок и ремешок, поглаживал коня по голове, говорил что-то ему на ухо.

— Пусть он не подведет вас сегодня, сир, — сказал я.

Король улыбнулся:

— Готов к битве, если до нее дойдет?

— Готов, сир.

— К этому шло давно, и хотя я сам предпочел бы выбрать место, избегать столкновения не стану. Разобьем Саладина на равнине, и Иерусалим падет.