Однако шпион брюзжал недолго. Спасение незамедлительно явилось в лице прапорщика Андрея Ростопчина, который, прибыв из Гатчины со своим другом Борисом Белозерским, рьяно высматривал приму Неаполитанской оперы. Увидав издали Сильвану Казарини, он бросился к ней с резвостью сеттера, учуявшего в камышах утку:

— Я счастлив видеть вас снова, дорогая синьора! Надеюсь, вы не откажете мне в наслаждении танцевать с вами?

Граф ретировался, едва завидев, что к дочери направляются два офицера. Теперь он топтался поодаль и делал вид, что незнаком с певицей. Однако Борис Белозерский сразу признал в нем хозяина петербургского особняка, где он когда-то, еще ребенком, гостил с отцом. Старый шпион обладал чересчур примечательной внешностью, чтобы ее можно было забыть, однажды увидев.

— Следующий танец за мной! — успел бросить Борис итальянской певице, которая тут же закружилась с его другом в вальсе-мазурке.

После этого драгунский офицер подошел к Обольянинову и поклонился ему.

— Не имею чести… — недоуменно протянул тот, оглядывая статного красивого офицера.

— Князь Борис Белозерский, — представился штабс-капитан. — Помните, мы с моим отцом, князем Ильей Романовичем, как-то гостили у вас в Петербурге?

— Как же, как же, помню, — кисло улыбнулся Семен Андреевич.

— Мой брат Глеб жил у вас в Генуе долгое время, — продолжал Борис. — Вы, должно быть, знаете, где он сейчас? Я уже год не имею от него писем.

— Гм… Глеб в Париже, — в замешательстве ответил Обольянинов. — Ну да, в Париже, где же ему еще быть? Он окончил университет и теперь практикует в Сен-Жерменском предместье. Юноша он, не в пример молодежи нашего круга, весьма и весьма трудолюбивый, с детства привык заниматься делом, а не баклуши бить. До писем ли ему нынче? Он и мне ничего не пишет.

Произнося эту лживо-поучительную речь, граф нервно озирался, опасаясь, что Глеб внезапно явится и бросится в объятья старшего брата, выдав себя с головой. Лишь когда объявили следующий танец и Борис закружился в вальсе с его дочерью, Семен Андреевич перевел дух и поспешил скрыться в другом конце зала.

Уродство запоминается лучше красоты. Молодой драгунский офицер легко узнал графа Обольянинова, но красавица прима Неаполитанской оперы не будила в нем никаких воспоминаний.

— Удивительное дело, — признался он партнерше во время танца. — Только что повстречал господина, которого не видел семнадцать лет, да и не думал никогда увидать. Он почти не изменился!

Каталина с волнением отметила про себя, что Борис остался непосредственным и откровенным, каким был в детстве. Эта черта особенно нравилась девушке, с детства окруженной лжецами и лицемерами, главным из которых являлся ее отец. Во время первого танца с Андреем Ростопчиным, этим избалованным юнцом, она не испытывала никакого волнения. Ей были безразличны его восторженные комплименты и пламенные взгляды, она улыбалась шуткам прапорщика лишь из любезности. Но стоило ей коснуться руки Бориса, как сердце угрожающе заколотилось, огромный зал затуманился. Каталина сама не ожидала, что реакция на объект ее детской страстной любви окажется такой бурной. Она была испугана, счастлива и одновременно очень несчастна. Борис упорно ее не узнавал!