Очень хороший кисель. Я вообще кисель не жаловал, кисель похож на разбавленные сопли, а этот оказался непохож, вкусный и очень горячий, как раз такой, как я люблю. Пришлось выпить.

– Пойдемте покопаем, – предложил я после киселя. – Тут недалеко.

Но никто не хотел идти, все хотели сидеть и пить кисель. Я вдруг почувствовал, что тоже, наверное, не хочу идти что-то там копать, кисель лучше.

– А я пойду, – неожиданно сказал Листвянко. – Что сиднем-то сидеть? Кисель и потом попьем, вечерком.

Он подхватил лопату, спортивно провернул ее над головой и пристроил на плече.

– Иди, Вадик, иди, – подтолкнула Снежана. – Пусть они тут сидят, а ты иди. Даже Пятахин там. Нечего отставать. А вдруг там на самом деле клад этот есть?

Листвянко пошел.

– Я, пожалуй, тоже схожу, – сказала Рокотова. – Прогуляюсь, посмотрю.

Рокотова взяла лопату и отправилась в сторону Полелюева колодца, вслед за Листвянко.

– А я вообще однажды рубль екатерининский нашел, – сказал к чему-то Лаурыч и тоже подхватил лопату.

Короче, не пошла только Снежана, она осталась готовить, а я захватил еще парочку лопат, горбушку хлеба и поплелся к колодцу. Александра со мной. Александра-Александра.

Мы не особо спешили, от остальных отстали, шагали себе в удовольствие, болтали. О киселе, Александра называла его поппельвассер, болтали о черепе Гоголя, который был украден и увезен в мистическом поезде, болтали о том, что прадедушка Александры был первым немецким планеристом и пропал при невыясненных обстоятельствах, в семье поговаривали, что его похитили НЛО и вывезли в далекую и прекрасную Туле. Александра много смеялась и потряхивала косичками, и они ей очень и очень шли, и она об этом знала. А мне вдруг стало отчего-то грустно.

То есть я знал отчего – я знал, что скоро все кончится. Автобус скоро починят. И мы сядем в этот автобус и закончим путешествие. А потом они сядут в самолет, в свою кривошеюю люфтганзу, и полетят к себе в Дюссельдорф, жить долго и счастливо в сени дубов, лип и каштанов, а мы останемся здесь. Я, Листвянко, Снежана, и Жохова, и баторцы, и остальные, и Лаура Петровна тоже, мы все вернемся в свой городишко и тоже будем как-нибудь перемогаться, ну, в смысле жить-поживать, забрасывать сети, расставлять ловушки в лесу.

И мы с Александрой больше никогда не увидимся. У нее будет другая жизнь, а у меня нет.

Может, еще по скайпу побеседуем пару раз. Про Достоевского. Письмо мне напишет на настоящей бумаге, она наверняка любит писать бумажные письма, настоящими чернилами – чернила, потом промокашка, кажется, так правильно.