Затем хлынули письма, поведавшие о состоянии опийного рынка в Индии. Бахрама ошеломило известие, что прошедший год оказался небывалым по урожайности мака, рынки Бомбея и Калькутты перенасыщены, цены на опий обвалились, теперь им торгуют все кому не лень.
Новость огорчила чрезвычайно: досадно было узнать, что, стоило чуть-чуть подождать, и весь груз обошелся бы вдвое дешевле, но, хуже того, теперь отпал вариант вернуться домой с полными трюмами — при нынешних индийских ценах на опий не удастся окупить даже малую долю затрат.
А через день-другой в Кантон потянулись бомбейские купцы — в основном парсы, слегка разбавленные мусульманами и хиндустанцами. Почти все — молодые мелкие торговцы, прежде не бывавшие в Городе чужаков. Среди них оказался родственник Ширинбай — Диньяр Фердун-джи. Бахрам давно его не видел и очень удивился, когда в контору вошел весьма симпатичный молодой человек с волевым подбородком, рослый и плечистый.
— Диньяр, ты ли?
— Он самый, дядюшка. — Парень одарил крепким рукопожатием. — Как поживаете?
Бахрам отметил его хорошо скроенные брюки, сюртук превосходного сукна, идеально повязанный галстук и черную блестящую шляпу вместо тюрбана.
Диньяр привез подарки от Ширинбай и дочек — обновки к наврузу, персидскому Новому году, наступавшему в марте. Передав гостинцы, он стал расхаживать по конторе, с чуть насмешливой улыбкой разглядывая ее обстановку. Все это время он неумолчно стрекотал по-английски, передавая приветы и весточки от бомбейских знакомых.
Удивленный его свободным владением иностранным языком, Бахрам спросил на гуджарати:
—
— Тетушка наняла мне учителя, мистера Вустера. Знаете его?
— Нет.
Тем временем Диньяр подошел к окну и посмотрел на майдан.
— Отличный вид, дядюшка! Я бы хотел когда-нибудь занять эту комнату.
Бахрам усмехнулся:
— Сперва наладь свое дело, сынок, такие апартаменты недешевы.
— Они того стоят, дядюшка, отсюда видна жизнь города.
— Это верно.
— За той декабрьской передрягой вы наблюдали из этого окна?
— Какой еще передрягой?