– Монастырь? – без выражения спросил я.

– Я замужем. И церковь говорит мне, что если я не с мужем, которого дал мне Господь, то должна быть целомудренной.

Я все еще глядел на испещренный огнями горизонт; пламя освещало изнанку облаков. Над Лунденом небо было ясным, поэтому лунный свет отбрасывал резкие тени от краев римских черепичных крыш.

Этельфлэд положила голову мне на плечо:

– О чем ты думаешь?

– Что, если мы не победим датчан, не останется никаких монастырей.

– Тогда что же мне делать? – быстро спросила она.

Я улыбнулся.

– Отец Беокка любил говорить о колесе Фортуны, – сказал я и подивился, почему я упомянул Беокку так, будто он остался в прошлом.

Видел ли я приближение конца? Подберутся ли когда-нибудь те далекие огни ближе, пока не спалят Лунден и не выжгут из Британии последнего сакса?

– При Феарнхэмме я был полководцем твоего отца. Теперь я – беглец, у которого не хватает людей, чтобы заполнить скамьи гребцов.

– Мой отец называет тебя своим вершителем чудес, – сообщила Этельфлэд.

Я засмеялся, и она сказала:

– Это правда. Так он тебя зовет.

– Я мог бы совершить для него чудо, – горько произнес я, – если бы он дал мне людей.

И снова подумал о пророчестве Исеулт: Альфред даст мне силу и моя женщина будет созданием золота. Тогда я наконец отвернулся от далеких огней, посмотрел сверху вниз на Этельфлэд и обнял ее.

На следующий день Этельфлэд покинет Лунден, а я останусь безоружным.

* * *

Сперва явились три всадника. Они прискакали на рассвете, галопом пересекли грязную долину Флеота и въехали в городские ворота. Я услышал, как рог зовет с укреплений, быстро оделся, натянул сапоги, поцеловал Этельфлэд и сбежал по лестнице в дворцовый зал как раз тогда, когда дверь распахнулась настежь и вошли трое в кольчугах; их ноги дробили уже расколотые плиты пола. Их предводитель был высоким, мрачным и бородатым. Он остановился в двух шагах от меня.

– У тебя должен быть эль в этом провонявшем дерьмом городе, – сказал воин.