– Но если это была женщина, не можем же мы от него требовать…

– Женщина?

– Да.

– Женщина, которая убила двух ваших стражей и ранила Морвеля, быть может, насмерть?

– Ого! Это уже серьезно, – сказал король. – Значит, дело было кровавое?

– Трое легли на месте.

– А тот, кто их уложил?

– Убежал цел и невредим.

– Клянусь Гогом и Магогом! – сказал Карл. – Вот молодец! И вы правы, матушка, мне надо знать, кто он такой.

– А я заранее вам говорю, что не узнаете, – по крайней мере, от Генриха.

– А от вас? Не мог же этот человек наделать таких дел, не оставив никаких следов? Неужели никто не заметил чего-нибудь особенного в его одежде?

– Заметили только то, что на нем был очень изящный вишневый плащ.

– Так, так! Вишневый плащ! – сказал Карл. – Здесь, при дворе, мне известен только один такой, который бросается в глаза.

– Совершенно верно, – ответила Екатерина.

– А именно?

– Подождите меня здесь, сын мой, – сказала Екатерина, – я пойду узнать, как выполнены мои приказания.

Екатерина вышла, а Карл начал рассеянно ходить по комнате, насвистывая охотничью песенку, заложив одну руку за колет и свободно опустив другую, которую лизала его борзая, всякий раз когда он останавливался.

Генрих Наваррский ушел от своего шурина сильно встревоженный и, вместо того чтобы идти обычным путем – по коридору, пошел по маленькой боковой лестнице, которая уже не раз упоминалась; она вела в третий этаж. Поднявшись всего на четыре ступеньки, он увидел на первом повороте чью-то тень. Генрих остановился и взялся за рукоять кинжала, но быстро разглядел, что это была женщина; она схватила его за руку, говоря хорошо ему знакомым, милым голосом:

– Слава богу, сир, вы целы и невредимы, я так за вас боялась! Но, верно, бог услышал мою молитву.

– Что случилось? – спросил Генрих.