Карл сам предупредил вопросы матери.

– Итак, мадам, – сказал он, пытаясь обратить все дело в шутку, – вы меня ждали, чтобы побранить, так ведь? Я непочтительно испортил ваши планы. Но – смерть дьяволу! – не мог же я позволить арестовать и посадить в Бастилию человека, только что спасшего мне жизнь. А в то же время мне не хотелось браниться с вами: я хороший сын. Да и сам бог, – добавил Карл шепотом, – карает тех детей, которые бранятся с матерью; пример – мой брат Франциск Второй. Простите меня великодушно и признайтесь, что я неплохо пошутил.

– Ваше величество ошибается, – ответила Екатерина, – это дело совсем не шуточное.

– Так я и знал! Знал, что вы так и посмотрите на это, черт меня возьми!

– Сир, вашим легкомыслием вы разрушили целый план, который должен был открыть нам многое.

– Ба! Целый план!.. Неужели какой-то неудавшийся план может вас смутить – вас, матушка? Вместо него вы придумаете двадцать новых, и в них я уж обещаю вам свое содействие.

– Даже если бы вы и стали мне содействовать, то теперь поздно: он предупрежден и будет начеку.

– Слушайте, – сказал король, – будем говорить прямо: что вы имеете против Анрио?

– То, что он заговорщик.

– Да, понятно, в этом вы его обвиняете все время! Но кто в этом прелестном обиталище, которое зовется Лувр, кто не занимается заговорами больше или меньше?

– Но больше всех – он, и он тем более опасен, что никто об этом и не подозревает.

– По-вашему, он Лоренцино! – сказал Карл.

Екатерина нахмурилась при этом имени, напоминавшем ей одну из наиболее кровавых драм флорентийской истории.

– Слушайте, – сказала она, – у вас есть возможность доказать мне, что я не права.

– Каким образом?

– Спросите Генриха, кто был у него в спальне сегодня ночью?

– В его спальне… сегодня ночью?

– Да. И если он вам скажет…

– То что?

– Тогда я готова признать свою ошибку.