Рыжей кометой мелькнул в воздухе окурок, брошенный из кузова третьего грузовика — там ехали молча. А в четвёртом задорный молодец, привстав, покрикивал почти без мотива:
Николай любил калину, А Распутин — виноград. Николай проел Россию, А Распутин — Петроград!
В кузове хохотали.
— Поэты… — поморщился Маяковский.
— Ой, ты так читал сегодня! — Тоня сияла от восторга. — Это же невероятие какое-то! Все просто замерли! Такие образы! Вовочка, зачем ты не остался художником? Если бы всё это — на холст, а? Выступать сейчас нельзя, но картины-то писать можно!
— Аудитория маловата, — помолчав, ответил он. — Ну, стану я картины писать. И что меня ждёт? Разве что Третьяковка, в которую один чёрт никто не ходит. А у поэта — аудитория! Толпа, понимаешь? Поэт с толпой может говорить! На языке толпы. И толпа начнёт говорить моим языком, погоди!
— Вовка, — млея, сказала Тоня и посмотрела на него блестящими, бесконечно влюблёнными глазами, — я с тобой такая счастливая!
А в дымном «Привале» Игорь-Северянин, гордившийся тем, что за две недели в запасном полку не замарал рук государевой службой, по просьбе мужа своей спасительницы напевно
Я в солнце угасаю — я живу