Россия, говорил Вернон, в Европе крепко встанет и раскинется от севера до самого юга. И народы балканские придут под крест и знамя православного государя. И Константинополь — Византия древняя! — из-под власти турецкой к христианам вернётся.

Всем тогда, говорил Вернон, хорошо будет. Жизнь тогда начнётся — слаще малины! Говорил — и давал понять: среди всех, кому будет хорошо, Григорий далеко не последним окажется. Денег впрямую не предлагал — не как те, что купить Григория пытались. Не предлагал, но хитро так разговор вёл, что деньги вроде сами собой разумелись. Сколько? Да сколько надо, столько и будет! Разговор-то не о них — о России.

Удивлялся британец: как же может Григорий Ефимович немцу помогать?! Немец кровь русскую льёт. Детей сиротит, баб вдовами оставляет в деревнях русских, а Григорий Ефимович за немца этого перед папой и мамой радеет, перед царём и царицей слово замолвить хочет?!

Рассуждая так, англичанин порой вставал, прохаживался по коврам, поправлял поленья в камине кованой кочергой и продолжал.

России-то из войны сейчас выходить опасно и невозможно. Бить надо немца, пуще прежнего бить, пока не издохнет! А коли передышку врагу дать — он ту передышку как раз использует, чтобы сил новых накопить. И как с новыми-то силами на Россию ударит — тогда уже ни удержать его, ни тем более победить не удастся. Тогда получит немец всё, чего пожелает.

Другое дело, если сделает Григорий Ефимович вид, что для Австрии с Германией старается. Вот тут и Вернон ему поможет. Чтобы, значит, думал немец, что всё у него на мази, что переговоры будут, что передышка на фронте скоро. Обведём, говорил, врага вокруг пальца так, что комар носа не подточит. И государь-батюшка порадуется, и царица-матушка только рада будет. Народ — сами знаете, Григорий Ефимович! — крепко против неё настроен. Она же немка. Немкой была, немкой и осталась. И за родственничка своего, мол, перед мужем хлопочет, за кайзера Вильгельма. Спасти пытается, чтобы дух из него не вышибли совсем.

А в народе-то как говорится? Муж да жена — одна сатана! Вот и выходит, что злоба-то против Александры Фёдоровны копится, но как выплеснется — тут и супруга её царственного, упаси господь, зацепить может. Страшно подумать, что тогда начнётся! Плач и стон по всей земле, реки кровавые…

Вздрогнул Григорий, когда британец про реки сказал. И без того порой чудилось, что он мысли читает. А тут — в который уж раз видение перед глазами встало: Нева, кровью текущая и телами запруженная.

И вот ещё что. Англичанин-то всё говорил, а Григорий почуял вдруг, что силы из него уходят. Как тогда, в больнице, с Аннушкой Танеевой. По капельке, по капельке — сил всё меньше, и слабость наваливается. Не то, чтобы в сон клонит, но…