Полковник тонко напомнил о государственной измене. Пуришкевич занервничал, поднялся с кресла и раздражённо сказал:

— Послушайте, хватит ходить вокруг да около! Вы снова испытываете наше терпение. К чему столько слов? У вас наверняка уже готово решение — так сообщите его! Что мы должны делать?

— Вежливо пригласить молодых людей сюда, — с готовностью ответил Келл. — А здесь мы превратим их из свидетелей — в соучастников.

Глава XXXV. Сладкий миг воспоминаний

Глава XXXV. Сладкий миг воспоминаний

Буфетчик Житков перед уходом заново сервировал стол в кабинете. Келл позволил пленникам отведать вина под разнообразные закуски — канапе, тарталетки, фрукты… Лилю и Маяковского уговаривать не пришлось.

Теперь их караулил молчаливый поручик-преображенец. Он отвернулся в сторону и, похоже, дремал в кресле. У Маяковского мелькнула мысль, что этого поручика он уже где-то видел.

Вино оказалось изумительным — крепкое, в меру сладкое, с сильным букетом. Уже не белое и ещё не красное, тёмно-янтарного оттенка; настоящая марсала — жемчужина Сицилии. Ею наслаждаются и ценители мадеры, и те, кто предпочитают портвейн, а многолетнюю марсалу знатоки сравнивают с выдержанным хересом. Такой жгучий смолистый вкус встречался Маяковскому лишь однажды, и он стал рассказывать об этом Лиле, чтобы развлечь — и отогнать тревожные мысли.

Было дело, говорил Маяковский, жил на юге России, в Крыму, такой человек — Владимир Сидоров. Успешный коммерсант, вида быковатого, но простой души. Так и жил бы себе спокойно, добра наживал, но к тридцати годам возжелал литературной славы. Начал тогда Володя Сидоров переписываться с Игорем-Северянином, съездил в Петербург, а вскоре взял псевдоним — Вадим Баян — и объявил себя эго-футуристом. Понятное дело, стал сочинять стихи, перенасыщенные эротикой будуаров и отдельных кабинетов. На свои деньги тиснул в издательстве Вольфа книжку «Лирический поток. Ларионетты и баркаролы»…

— Представляешь, Лилик? Тринадцатый год, декабрь, как сейчас. Мы с Бурлюком только-только со спектаклями разделались. Кстати, в двух шагах отсюда играли, на Офицерской. Шум, тарарам, фурор, скандал! Трагедию мою просвистели до дырок. Ну, думаем, столицу потрясли, а дальше что? Ровно в этот момент Северянин приводит Баяна, и тот предлагает нам гастроли в Крыму. Причём не просто гастроли, а Олимпиаду российских футуристов — он её, оказывается, ещё во время Олимпиады в Стокгольме придумал! Контракт — загляденье, деньжищи знатные. А я до этого неплохо в Харькове погрохотал, ну, и в другие места уже наскакивал. Хорошее дело! Рванули в Крым…