— Николаич! Константин Устинович при смерти! — кричал на весь подъезд неизвестно откуда появившийся «Предводитель обезьян». — Очнись, Герка, ты слышишь, о чём тебе говорю?

— Слышу-слышу, — недовольно ответил Поскотин, приходя в себя. — Ну, мрут они как мухи по осени. Я-то тут при чём? Не я же им потраву в корм подсыпаю…

— Да при том, что в Институте объявлено усиление, и меня послали за тобой.

— А по телефону нельзя было?

— Нельзя. Информация секретная.

— Тогда зачем ты на весь подъезд орёшь?

— Чтоб народ к празднику готовился!

— А что ты там делал в Институте, если нас по домам распустили?

— Учился обращаться с радиосканером.

— ?

— Собирайся, по пути всё объясню.

Подозрения и кончина «Кучера»

Подозрения и кончина «Кучера»

В автобусе было шумно. Офицеры на все лады обсуждали предстоящие скорбные события. По рядам волнами проплывали свежеиспеченые анекдоты, словно сквозняки распаляя угасающие очаги веселья, которые мгновенно вспыхивали оглушительным смехом — порождением цинизма молодых разведчиков. «Бермудский треугольник», оккупировав задние сиденья над ревущим двигателем, в противофазе общему веселью, был тих и сосредоточен.

— …едва поравнялся с третьим от входа окном, — приглушённым голосом докладывал Мочалин склонившимся к нему товарищам, — слышу «уи-и-к»!.. И снова «Голос Америки»…

— Ты уверен? — переспросил его Дятлов.

— Второй раз уже… Иду себе, никому не мешаю. Только Сесиль лапу на столб подняла, гляжу, а навстречу Фикусов со своим кабздохом. У меня за отворотом приёмник, в ушах — наушники, в приёмнике — «Голос Америки».

— Не повторяйся!

— А как иначе тебе вдолбить?! Я же говорю, только он с посольством поравнялся, у меня в ушах «уи-и-ик!», а потом опять про голодовку Сахарова…

— Уши мыл? — попытался свести всё к шутке Поскотин.