— Слава Богу, пришёл, а я пять минут назад звонила Венику. Уверял, что ты ещё спишь!..

— Веничка меня прикрывает… Не был я у него.

— Где же тебя носило?

— У Валькирии!

Ольга мгновенно потухла. Она уже было повернулась уйти, как Герман взял её за руку.

— Ты мне веришь?.. Тогда слушай!.. У человека трагедия… Я бы об этом не вспомнил, если бы не друзья. Валькирия ни в чём не виновата, но её жизни не позавидуешь. Вот и скажи — а ты меня знаешь — мог бы я поступить по-другому?

— Мог! Мог предупредить! Я бы всё поняла… Пойми, мне иногда страшно за наше с тобой будущее. Тебе претит спокойная жизнь, ты будто ищешь вулканы и стучишь, и колотишь в них, пока они не извергнутся. Сам же никогда не задумаешься, что один из них может тебя похоронить?!.. Молчишь?.. Считай меня слабой женщиной, но мне хочется покоя. Дай мне слово, что это твоя последняя война!

— Клянусь!

— Тогда пойдём упаковывать вещи.

Аэропорт гудел в стороне. Ольга и Герман сидели в тени берёз у выставленного на постаменте четырёхмоторного «Ту-114». Её руки, словно руки слепой беспрестанно скользили по его плечам, спине, ненадолго задерживались на талии и вновь начинали свои лихорадочные блуждания.

— Пиши!

— Обязательно!

— Ты пирожки в рюкзак положил?

— Да.

— А мою фотографию?

— Вот она, в портмоне.

— А…

— Оленька, не надо. Всё взял, даже тебя в бронзе и с веслом. Не волнуйся, всё будет хорошо.

— Я боюсь…

Они вновь сидели обнявшись. Потом, словно испугавшись, начинали без удержу болтать, снова умолкали, давая себе время, чтобы погасить эмоции. «Пора!» — наконец вымолвил Герман, хотя до урочного времени оставалось не менее четверти часа. Ему хотелось быть с ней, но расставание было столь тягостным, что истерзанные чувства буквально взывали к прекращению мучений. Держась за руки, они пошли к служебному терминалу.